[t-grad-f]

Я не сошел с ума
Рейтинг: G

Я не сошел с ума

21 ноября.
Сегодня мне принесли ежедневник. Он достаточно большой, приятно пахнет, и его мягкая кожаная обложка показалась врачам достаточно безопасной. Я пишу обычной шариковой ручкой. Нет, не то, чтобы они меня боялись – я никогда не давал повода улица тогда была освещена очень ярко – поэтому врач сам посоветовал мне начать вести дневник. Я иногда забываю, что делал вчера – доктор говорит, что это эффект от лекарств и, когда я выйду отсюда, всё будет в порядке. Но сейчас посоветовал писать в дневник всё, что со мной происходит. Чтобы потом перечитать и вспомнить.
Наверное, он прав.
В первый раз, когда я понял, что не помню всего понедельника, я почувствовал себя отвратительно. Пытался устроить скандал, но мне объяснили, что «Периодиол»* имеет свойство вызывать такой эффект. Значит, я переживу это. Все равно я не уверен, что они сумеют меня вылечить. Как можно вылечить здорового человека?
Они просто не видели того, что видел я.
Может, мне стоит написать обо всём. Всё равно мне больше нечем здесь заняться. Очень трудно находиться там, где тебя окружают больные люди, и самому остаться в здравом рассудке по улице шел тот самый мужчина. Но мне нужно собраться и пережить это. Если бы не мать, я бы вообще не дал согласие на лечение, но она очень испугалась, и я решил, что могу позволить себе отдохнуть. Здесь не очень плохо, только вот память подводит, ну да дни всё равно одинаковые, как клейкая лента – к ней мухи клеятся и мрут – дни тянутся один за другим и на самом деле не очень важно, что я делал вчера, я завтра буду делать то же самое.
Недели две назад я еще не мог совладать с собой, вспоминая о Лизе, сейчас как-то проще всё стало, словно не на своих местах, но проще. Лиза, моя замечательная, солнечная, волшебная Лиза. Я вклеил фотографию в дневник – медсестра была любезна и принесла клей – белый, клей-карандаш – и я вклеил фотографию в дневник. Лиза на ней очень красивая. Я там себе не нравлюсь. Фотограф настоял на этом странном зонте – он прозрачный, а светило солнце – ну какой от него прок, когда светит солнце?
Фотограф был необычный. Его звали Заим… Заим… Заим Томба! Лиза сказала, что он хороший фотограф, хоть и начинающий, он согласился сделать фотосессию нам на память. Два часа, мы сидели на лестнице в разных позах, два часа становились «так и вот так, и ещё чуть вправо», а потом Лиза горячо благодарила Заима и была счастлива, неся в руках ворох свежеотпечатанных фотографий. Эту она едва не потеряла, просматривая. И только эта фотография сохранилась, когда их дом сгорел. Потому что эту фотографию я оставил у себя.
Пора ложиться спать, мне уже сделали укол и дали таблетки. Медсестра пожелала приятных снов и через пять минут зайдет проверить, сплю ли я.
Я положу дневник рядом с собой. Чтобы не забыть о нем завтра.

22 ноября.
Чуть не забыл о дневнике. Его убрала утром сестра, когда я ходил на завтрак и процедуры, а я вспомнил про него только сейчас. Перечитал всё, что писал вчера, пришлось вычеркнуть лишние фразы – они забегают сами в текст и, наверное, я их думаю. Попробую быть внимательнее.
Всё-таки надо написать о чудовище. И о Лизе. Но сначала всё-таки о чудовище, потому что оно первое случилось поезд нёсся прямо на неё, и лицо машиниста, а уже потом всё остальное. Я когда вспоминаю Лизу, мне кажется, что мы были созданы друг для друга. Она и я. А тогда был очень яркий день. Солнечный и теплый. Это был май, и поэтому в Подмосковье все цвело. У брата Лизы – что удивительно, он рыжий в отца, а вот Лиза сама русая, мне всегда так нравились её волосы – дом в одном из новомодных таун-хаусов, и мы приехали к нему, как Лиза сказала «для важного разговора». Но только едва мы вошли во двор, как за нашими спинами оказалась обнаженная девушка. Красивая блондинка с яркими голубыми глазами. Она внимательно посмотрела на Ричарда. А он смотрел на неё, кажется со страхом. Лиза обернулась. Она молчала, но я видел, что она еле сдерживается. Девушка шагнула вперед, тихо и холодно сказала: «Это последнее предупреждение» и резко кинулась к нам. Откуда в её руках было столько силы, я не понял. Я сумел поймать Лизу, но ударился головой об угол дома и, уже, словно во сне, увидел, как девушка меняется, превращаясь в огромное чудовище с лысой головой, сильными ногами и страшными когтями. Она ударила брата Лизы, распорола ему плечо и грудь. А потом я провалился в темноту.
Когда я пришел в себя, то не смог не спросить жив ли Ричард. И куда делось чудовище. Лиза странно смотрела на меня. Она покачала головой и сказала, что не было чудовища и с Ричардом всё в порядке. Ему пришлось срочно уехать по делам, а я был без сознания несколько часов – пришлось вызвать «скорую». И еще она сказала: «Наверное, это жара. Или переутомление – мы в последние ночи плохо спали».
Но я же всё видел. Я во сне потом не раз видел эту девушку. Как она меняется – быстро, почти красиво и превращается в уродливого монстра колеса поезда такие тяжелые, который мог бы нас всех убить.
А Лиза мне не поверила. И Ричард на следующий день приехал к нам живой и здоровый, и на его плече не было ран. Значит, мне и вправду могло привидеться из-за удара головой.
Мысли в голове странные. Они текут как-то необычно размеренно. Словно не мои. Но это пройдет, лекарства будут не вечно действовать, и я скоро выйду отсюда. Через пару месяцев обязательно.
Снова сестра ставила уколы и попросила ложиться спать. Меня и вправду клонит в сон. Очень сильно. За окном шумит дождь. Убаюкивает.
Нужно попросить сестру не перекладывать дневник в этот раз.

23 ноября.
Сегодня увидел дневник с самого утра. Завтрак был вкусный. Снова пришлось вычеркивать лишние фразы. Их почти столько же, сколько и в первой записи. Ничего, скоро все наладится.
Солнце светит прямо в моё окно – для него не существует решёток. В клинике все окна с решётками, для безопасности очень многим должен и не всегда пациентов.
На обороте обложки, она из кожи, приклеена фотография. Я помню её полностью, всю, до мельчайших деталей. Мне даже не надо смотреть на неё, чтобы увидеть блики света на волосах Лизы, её любимую синюю кофту, ту тетрадь, что она держала в руках. Она на этой фотографии задумчива и очень спокойна, она сидит на лестнице, а я стою чуть поодаль и не свожу с неё взгляда, а в руках у меня этот дурацкий зонт. Прозрачный зонт в солнечную погоду. А вокруг цветы и растения, словно и не в Москве мы. И здание странное. Я потом так и не смог найти это место, когда ходил по тому парку. А Лиза нашла его безошибочно и безгубый рот с острыми зубами Заим нашёл.
А фотография еще с чуть примятым уголком, и на обороте Лиза когда-то написала дату, наши имена, там, на обороте, её почерк. У меня остались многие её вещи – последние несколько месяцев мы жили у меня, и её брат часто приезжал в гости.
Они родные по отцу, я это помню. А мать Лизы умерла года два назад – попала под колеса машины и сразу насмерть. И Ричард всегда такой самоуверенный, наглый - как они находили общий язык, я не знаю. Лиза рассказывала, что у него есть какие-то проблемы. Он играл. Много и на большие суммы. И «серьёзный разговор» Лиза хотела вести на эту тему. Но я не знаю подробностей. Только моя Лиза очень боялась, что однажды «Ричард нарвётся на кого-то очень сильного и не сможет расплатиться. А Ричард горяч и способен на любую глупость». Иногда я думаю, что всему виной именно Ричард.
Но не понимаю, как именно все произошло.
И не бывает так, чтобы кто-то всё видел, а другие нет.
Дневные процедуры очень утомительные. Нужно идти в другое крыло больницы, а ещё там есть и другие. Они странные, сумасшедшие. Одни смотрят на меня и смеются, другие молчат, но их взгляд пробирает до костей. Третьи с виду нормальные, но рассказывают, как по ночам летали с феями. Я в психиатрической клинике, и это страшно.
И Лизы со мной нет.
Мне хочется спать.
Надо не забыть написать в дневник завтра. Или когда проснусь.

24 ноября.
За вчерашний день я только два раза написал что-то странное. Провалы в памяти – потому что я не помню, чтобы думал такого.
Всю ночь видел во сне фотографию. Я держал её в руках, а кто-то черный и уродливый, как то чудовище, отрывал от фотографии кусочки. Он не трогал меня, а отрывал кусочки от Лизы. Начал он с левого ботинка.
Я утром проверил – фотография цела. Но я проснулся, потому что кричал. Прибежала сестра, и сделала укол. А сейчас почти вечер – я спал весь день, наверное. Мне тяжело сейчас и снова хочется спать.

25 ноября.
Через два часа приедут родители навестить меня. Они как раз вернутся из Нью-Йорка, папа там собрался договор какой-то заключать. Когда я попал в полицию, он примчался из Франкфурта очень быстро и вытащил меня. Но как он мне потом сказал, мне не собирались предъявлять обвинение. «Потерпевший» просто посоветовал «полечить голову». А я жалею, что не убил его.
Я только ради мамы согласился на лечение, чтобы она успокоилась, потому что она все время плакала после того, как я попал в полицию. Она закусывала губу, чтобы не плакать, но я видел, что когда никто толпа была такой плотной, люди стояли так близко не смотрит, она сидит в спальне у окна – там широкое окно, почти во всю стену – и все время подносит платок к глазам.
Я говорил с врачом, он приехал к нам домой и спрашивал меня зачем я напал на того мужчину, знаком ли я с ним, зачем я разбил стекло его машины? А я не смог промолчать я рассказал все. Тогда он вышел к родителям, а потом они зашли ко мне и сказали, что доктор сумел определить, чем я болен. Он назвал это параноидальным бредом и посоветовал хорошую клинику, где можно обследоваться и вылечиться. Но я не болен, я так и ответил родителям, а мама снова начала плакать, и я согласился. Со мной в первый раз говорили три врача, сначала вместе, потом по очереди. Они писали в блокнотах чудовище начало двигаться какие-то свои закорючки. Я шутить пытался, но, наверное, уже не весело, потому что после Лизы уже нет ничего весёлого. Лизы со мной больше нет, и её никогда не будет, я верю в злой рок. Не бывает просто так, что умирают все родственники сразу. Полиция не нашла ничего странного во всем этом. Но они не видели. Никто кроме меня не видел того, что произошло на самом деле.
А потом мне сказали, что лечение займет несколько месяцев и я должен подписать бумаги. Я не читал ничего, потому что мне всё равно было. И сейчас всё равно. Я его убью, когда выйду. Я здоров, а потому какая разница от чего они меня там лечить собрались.
Я стал быстро уставать. И скоро родители приедут. Нужно сходить в душ, наверное.
И причесаться, чтобы мама не плакала в этот раз.

26 ноября.
Папа вчера сказал, что они улетают на целый месяц к Сергею: он должен сдавать экзамены и хочет подавать документы в Оксфорд. И папа надеется, что к их следующему визиту я уже буду «выглядеть лучше» и избавлюсь от своей навязчивой идеи. Он сказал, что они попросили удивительно чёрный, почти матовый сестру внимательнее за мной следить и помогать мне.
Сегодня она принесла мне завтрак в комнату и сказала, что теперь я буду кушать здесь, чтобы не напрягаться.
Снова эти фразы. Они сами заползают между слов. Их там не должно быть. Я вычеркивал их все утро. Может быть, вычеркнул и полезные, такое может быть.
Я все утро смотрел на фотографию. Лиза.
Она была только с матерью, она внебрачная дочь. Она говорила, что не злится на отца и всё понимает. У него важный пост, у него подобранная родителями жена и сын Ричард. Ричард был многим должен.
Сегодня двадцать шестое ноября. Ровно три месяца, как со мной нет Лизы. Я помню этот день очень хорошо (я только вчерашний день не помню и дневник поэтому завел), а тот день помню хорошо. Мы договорились встретиться на «Белорусской». Той, что кольцевая. И я немного опаздывал, летел с радиальной. Там переход такой есть, когда уже у самой станции. Я оттуда увидел Лизу.
Я торопился. Я ещё в тот день дома делал уборку в своём столе и в шкафу. И на её полке нашел очки. Чёрные, обычные очки. Странно, я их на небе затаился чёрный зверь не помню совсем. Лиза никогда не носила их, может быть они не её? Может быть, их кто-то забыл у нас дома? И я надел очки, а они оказались прозрачные. Как тот зонтик. Странные очки, и я взял их с собой. Я надел их на себя, потому что мне было интересно узнать, что скажет Лиза, увидев их на мне.
И я видел через них Лизу. Она слушала кого-то в телефоне, и её лицо менялось. Она, наверное, улыбалась до этого, а теперь стояла белая-белая. Как мел. Ей что-то страшное там сказали. Я хотел побежать к ней быстрее, чтобы утешить, уберечь.
А позади неё вдруг появился мужчина. Он был очень высокий. И худой. И весь в чёрном. Но сначала появилась она. Дыра в воздухе. Как смерч из чёрной-чёрной пыли. И мужчина вышел оттуда. А потом шагнул к Лизе. Она не видела его, она стояла с телефоном и смотрела в пустоту. Поезда ещё не было – предыдущий только что ушел, – но толпа у края платформы уже собиралась. И никто не видел его. А он шагнул вперед и ударил мою Лизу ножом. В сердце.
Я тогда закричал и кинулся вперёд. Там было много людей, я толкал их, я бежал с лестницы. Споткнулся, едва не упал, увидел, как он швырнул Лизу вниз, на рельсы, прямо под подъезжающий поезд. Вокруг закричали, меня оттолкнули, я потерял очки, а поезд визжал колёсами, машинист видел девушку, он пытался затормозить, но я не знаю поезд тяжелый. Стало жарко. Очень жарко.
Я очнулся, когда вокруг были врачи, и почти никого не было на платформе. Поезд отогнали назад. Я вцепился в человека в халате, я умолял сказать, что Лиза жива. Что она только ранена. Но они все отводили глаза.
А потом пришел полицейский. Он задавал глупые вопросы, и попросил рассказать, что я видел. Я рассказал. Я описал того мужчину, что ударил её ножом и кинул на рельсы. Полицейский покачал головой и ответил, что девушка сама прыгнула под поезд. Что моя Лиза сама шагнула вперед, и это видели все, кто стоял рядом. Он сказал: «Ей до этого позвонили из полиции. Полчаса назад дом её отца сгорел. Все, кто в нем находились, мертвы. Их там было пять человек, вот, видимо, и не выдержала девушка…»
Я закричал, что Лизу убили, что они могут это проверить. А врач сделал мне укол и покачал головой: «Там верхняя половина тела – месиво, там ничего не проверишь. И все видели, что девушка сама спрыгнула. Дождалась поезда и спрыгнула».
Тогда я заплакал.
И сейчас плачу. Эмоций нет почти – это лекарства, я знаю, – но я плачу. Меня доктор вчера спрашивал, вижу ли я еще что-то необычное. А я честно ответил, что нет. Тогда он странно на меня посмотрел и сказал, что еще поговорит со мной об этом.
Снова хочется спать.
Я дневник положу рядом с собой. Там фотография.

27 ноября.
Сегодня мне сделали укол прямо с утра. До завтрака. Было больно – больнее, чем обычно, наверное, они сменили лекарство. Скоро меня выпишут.
И я снова найду того мужчину. Я его очень хорошо запомнил. Похороны Лизы были очень скромными. Я не много переход там всегда какой-то странный, с потолка течёт вода денег мог собрать, но отдал все, что у меня было. Её хоронили в закрытом гробу, а все вокруг называли её самоубийцей и жалели. А я ударил какого-то знакомого и сказал, что её убили. А я убью того, кто это сделал. Но этого я врачам не говорил, и не буду говорить. Они и так считают меня сумасшедшим.
Было пасмурно, но солнце изредка выглядывало. Я встретил его недалеко от стоянки и кричал ему, чтобы он остановился, что он убийца, я его узнал. А он шёл, он не обращал на меня внимания. У него машина, черная, дорогая, это был «Бентли». И он сел в неё, и тогда я разозлился. Я схватил металлическое ограждение – они лёгкие на самом деле, и не прикреплены к асфальту, – и начал бить по машине. Но на стоянке была охрана, и они скрутили меня, а потом вызвали полицию.
А тот, с черными волосами, что проткнул мою Лизу ножом, он так и не вышел. Он так и не пришел даже в полицию.
Он только посоветовал «подлечить мозги».
Я лечу мозги. А когда я выйду, я его снова найду и убью. Чего бы мне это ни стоило.

28 ноября.
Меня вчера доктор отвлёк. Я забыл вчера вычеркнуть лишние фразы, сегодня пришлось читать два дня. Но это хорошо, я снова всё трава зелёная за окном, зелёная-зелёная вспомнил, потому что я с утра не знал, что ко мне приезжали родители. А теперь вспомнил. Дневник помогает помнить.
Вчера доктор долго со мной говорил. Я сразу не записал, поэтому мало помню, что он рассказывал.
Он только сказал, что мне стоит забыть о Лизе. Он сказал, что им очень нужны пациенты на длительном лечении, и странно на меня смотрел. А потом протянул несколько таблеток и попросил выпить. Я выпил, всё-таки я дал обещание потерпеть, но как можно вылечить здорового человека?
Доктор спросил, когда у меня День рождения, и я ответил, что в мае. Он пообещал мне хороший подарок. И сказал, что отмечают здесь Дни рождения очень интересно.
Зачем это мне? Я к Новому году отсюда уйду.
Я спросил сейчас медсестру, зачем мне это. Я же скоро выпишусь. Она не ответила. Уколола укол и ушла.
Обед принесли. А я очень-очень хочу спать.
Когда я выйду, я обязательно его убью.

«Как нам стало известно, недавно полиция сумела доказать, что в одной из частных психиатрических клиник врачи намеренно искажали данные в историях болезни, а также назначали не показанные для лечения данной болезни препараты. Как прокомментировал это прокурор: «Это делалось с целью наживы. Чем дольше пациент лечится в этой клинике и чем тяжелее его болезнь, тем больше денег получают врачи от родственников больного». Теперь все больные пройдут переосвидетельствование и… »
«Российская газета»

«Спустя три с половиной месяца, мы снова вспоминаем ту странную и скандальную историю молодого чуда Ричарда фон Вейне, который из-за своих огромных долгов решился на убийство шаса. Теперь мы сумели найти еще одного участника, а точнее, участницу тех событий. Моряна Дейна, выступившая в качестве наемницы барона Воеполка…»
«Тиградком»
* - по этическим соображениям название препарата и некоторые его свойства являются вымыслом автора.