давно хотел написать о падении Цитадели, да нужных слов не находилось

[t-grad-f]

Ответ на вопрос.

Я лежу и смотрю на синее зимнее небо. Оно подернуто белесой дымкой мороза, и возможность смотреть на него у меня коротка - я знаю - лагерь для наших тренировок находится глубоко за полярным кругом. У меня есть от силы пятнадцать минут, чтобы просто лежать и смотреть в это небо.
Бескрайнее и бесконечное.
Равнодушное ко мне и ко всем, похожим на меня. Но оттого, что я одинок, кажется, ко мне оно относится по-особенному. С насмешкой.

Когда начнутся легкие покалывания на кончиках пальцев, я встану на ноги и пойду в сторону лагеря, постепенно переходя на бег, чтобы согреться.
При входе мне кивнет часовой и пожмут руку те, кто уже придет с тренировки и окажется в комнатах отдыха. На чей-то вопрос: « Как отпуск?» я отвечу: «Нормально», и только командир арната, который скорее догадывается, чем знает, где я провожу свой выходной, бросит на меня насмешливый взгляд.


* * *

Свет горел в кабинете отца неярко, создавая ощущение завершенности и покоя. Сколько я себя помню, я заходил к нему только вечером, чтобы окунутся в это ощущение: работа окончена, на Цитадель падает вечер, и все, чтобы ты сегодня не сделал, сделано во благо и для преумножения. Выражение лица сидящего в кресле отца было также спокойным: свет от высокого канделябра придавала ему мягкость неаполитанского загара, и кожа казалась не смуглой, а золотой. «Ты как у Тициана», - однажды сказал я ему. Он наградил меня подзатыльником, сказав, что сравнение с человскими картинами не пристойно для нава, но я чувствовал, что ему и смешно, и приятно.

Моя история началась фактически в мой день рождения: когда мне исполнилось сто лет, я получил в подарок право посещать библиотеку.
- Хорошее образование необходимо даже для гарки, - наставительно произносили взрослые. – Умение владеть оружием не заменит умения думать.
Я молча соглашался, хотя в душе был уверен, что они ошибаются. Впрочем, в библиотеке обнаружилось масса свитков по техникам боя, и вскоре единственно, о чем я жалел, так это о том, что нельзя, поставив книгу на стол, копировать нарисованные движения. Сначала я пробовал делать это при помощи двух перьев, которыми писал, но движения получались неуклюжие и неправильные, и мне пришлось просто перерисовывать.
Так я научился довольно сносно рисовать.


* * *

С раздирающим душу скрежетом, скользя на битом стекле, политом кровью, стуча неармейскими каблуками сапог, Онга вбежал в центральный коридор. «Они прорвали оборону у ворот!» - метался в мыслях, убеждал себя Онга, - Битва идет во внутреннем дворе… Во дворе!»
Сделал два шага, поскользнулся на чем-то и едва успел схватиться за колонну. Черная лужа, густая, противно пахнущая внутренними органами… детской болью от первого пореза, саднящая разбитой коленкой в юности. Такой привычный запах за последние дни.
Зачем? Неужели поздно?
Онга затравленно осмотрелся.
Стекла в окнах выбиты: под ногами хрустят осколки. Из окна густо тянет озоном: такой воздух бывает после пролета «эльфийской стрелы» - слишком чистый, словно огонь все выжигает. Онга подбежал к окну, высунул голову наружу. Черное небо, звезд – россыпь. Гул бушующего пожара в правой башне. Сверху с криком пролетел клубок сплетенных тел. Онга испуганно отшатнулся, и снова высунулся в окно. В красноватых отблесках виден внутренний двор: лежащие тела, вбегающие враги. Виден безобразный провал в стене - заклинанием снесли полстены – обломки камней. Плиты двора заляпаны черным. Очень густо.
Черно-черно.
Сознание отказывалось верить, что все это натекло из навских ран. «Ночью вся кровь кажется черной», - убеждал себя Онга. Внутренний двор - это только первая линия укреплений. Цитадель бесконечна».
Он отшатнулся от окна и сел на обломок обрушившейся колонны.
Разум отказывался принимать увиденное.
Он просидел так минуту или две. Тело то напрягалось до звона желанием к действию, то обрушивалась в пропасть безнадежности и апатии.

Во внутреннем дворе с победным воем разворачивались боевые порядки людов.

Из зала оперативного управления комендант Старнага пытался связаться с защитниками маршевой лестницы, где среди защитников находился и его сын. Связи не было. Перед этим руководителю защитников Цитадели докладывал чудом спасшийся гарка из гарнизона правой башни: башню подожгли, чтобы не оставлять людам стратегическую высоту для атаки на центральную часть Цитадели и балюстрады иерархов Дома.
Левая башня еще держалась.
Старнага попытался перекинуть остатки сил на защиту главных маршевых проемов.
- Командир араната запаса Веренга, - чеканит подошедший нав. В его черных глазах Старнага успевает прочитать все свои мысли.
- Веренга! Срочно! Центральный коридор, - почти кричит комендант: на счету каждая минута. - Твой арнат продержится максимально. Отступать, разрушая залы.

«Сколько этих залов осталось? Неизвестно. Маршевый коридор не отвечает. Это отметка сто сорок. Мы на сто пятьдесят шестой. Но Князь сказал - три часа. Значит – три часа».
- И добить раненых, - словно режет Веренга.
Старнага сглатывает слюну во внезапно пересохшем рту и тяжело кивает:
- Ни один нав не должен достаться врагу, - Веренга кладет руку на рукоять и поворачивается, намереваясь уходить: он тоже воин, ему тоже все понятно.
- Веренга! К какому полку приписан ваш арнат?
- К внутренней безопасности. Не беспокойтесь, комендант, - и тут Веренга улыбается - так улыбаются только смертники и мученики - Я уже убивал своих. А тут - милость.
-Веренга, загляни по дороге на балюстрады. Может быть, кто остался в живых после обстрела?!
Веренга кивает и бесшумно уходит. Вслед за ним из залы бесшумно уходят его воины. Становится почти пусто.

Все. Это последние.
Старнага позволяет себе секунду слабости и почти падает на стул. Руки старика бессильно лежат на картах Цитадели.


* * *

- Всегда верь глазам противника: в них всегда отразится исход вашего боя, - методично наставляет преподаватель, шагая вдоль шеренги будущих гарок.
Я стою навытяжку, расправив плечи, и слегка поджимаю пальцы босых ног. Потому что в тренировочном зале холодно просто стоять. Но перед тем, как осваивать новые приемы мы должны продемонстрировать мастеру боя Яноге и такие обязательные качества воина Нави как выдержка и безразличие к неудобствам.
И поэтому я, как и все прочие, молча и с уважением терплю холод, идущий по ногам и постепенно затекающие от долгого стояния мышцы.

- Зачем тебе быть обязательно гаркой? - удивляется отец, смотря, как по вечерам я падаю на кровать, а потом, немного передохнув, открываю домашнюю аптечку и начинаю мазать новые царапины эрлийским бальзамом. – Есть не менее достойные профессии для нава, но не приводящие к таким последствиям».
- Я не вижу себя никем иным, - упрямлюсь я.
И отец снисходительно удовлетворяется моим ответом: он считает, что мой выбор – это романтика молодости. Сам он тоже сначала обучался на гарку, а потом увлекся магией, и теперь считает лучшим мастером големов Тайного Города.
- А если - война? - не успокаивается отец.
- Значит - война, - пытаюсь я уйти от неприятного разговора и побыстрее оказаться в теплой ванне.
- Это неправильно, - настаивает отец, но из комнаты меня выпускает: Ты еще не нашел на этот вопрос правильного ответа. Мало читал! Завтра же скажу твоему учителю, чтобы отпустил тебя с тренировок в библиотеку!

К концу его тирады я уже лежу в ванне. Она медленно заполняется водой, и от этого особенно приятно.

- Надо же! Гарка! И не знает ответ на вопрос: а если завтра война?
Я еще долго слышу его брюзжание, доносящее из кабинета.


* * *

При входе в маршевый коридор Веренга сталкивается с Эргой, командиром отряда защитников.
- Сколько?
- Почти половина!
- Раненые?
- Семеро остались в строю, трое - не остались.
- Мы к вам в поддержку. Балюстрада?
- Проверено. Один выжил. У нас. Разрушили.
Веренга кивает, одобряя действия Эрги, обнажает катаны, и вслед за ним его арнат вынимает клинки из ножен.

Наступает тишина. Маршевый коридор глухой, в нем нет окон, из которых могли бы доноситься звуки и падать свет. Навам это на руку: они хорошо видят и в темноте.
Через несколько секунд вход озаряется яркой вспышкой «Шаровой молнии» и двери рушатся: падают первые дочери журавля, сраженные заклинаниями, а потом проем становится больше, зал наполняется кличами и звоном оружия.
- Эрга? - успевает спросить Веренга, прикрывающий ему спину, - ты где служил до штурма?
- Я нигде не служил, - отвечает Эрга, с трудом отбивая выпад люда. – Я художник.
- Почему тогда не ушел?! - яростно поворачивается к нему командир арната. - Что ты найдешь здесь кроме смерти?!
Бой разделяет их. Веренга отбивает удары, наносит их сам, режет, колет, рубит. Пот льется на глаза, насквозь пропитав налобную повязку. И внезапно все стихает. Слышен только последний свист клинка.

Первая атака отбита.
Дышать тяжело. Язык и горло пересохли от выжженного «эльфийскими стрелами» воздуха. В первых комнатах, перед маршевым коридором что-то горит: видно сквозь разрушенные двери. Веренга пошел по зале, посмотрел на выживших.
- Мы стрелы одного колчана, - хрипло сказал он, и навы подтянусь навстречу его голосу. - Спасибо за хорошую службу. Я горжусь, что нам выпала честь жить и умереть вместе.
Он садится на обломки рухнувшей колонны и смотрит в черный провал лестницы, уходящей наверх. Туда, откуда они пришли. Туда, где последний оплот защиты.
И Веренге становится беспомощно страшно. Словно все их подвиги, их труды, их кровь и их жизни - все, что они отдадут сейчас Цитадели, бессмысленны. Безрассудны, как у глупых детей, которые просто играют в войну, но не могут защитить самого ценного.
Он поискал глазами Эргу, нашел, обрадовался. Доковылял, опираясь на катану. Эрга сидел на ступеньках лестницы и тяжело дышал. И Веренга по глазам прочитал ответ на вопрос: «Да, больно».
- Еще чуть-чуть и будет новая атака. А потом еще одна, для нас, думаю, последняя, если выживем во время второй. Оставшиеся двое уйдут выше и разрушат проход: это отнимет у людов еще полчаса. Потом они тоже умрут. Ты будешь одним из тех, кто разрушит проход.
- Да, командир, - Эрга младший по знанию и подчиняется беспрекословно.
- После того, как разрушите проход, активизируешь этот артефакт, - и Веренга кладет ему в ладонь кусочек обсидиана.
- Что это?
- Это твоя дальнейшая жизнь. Последний портал. Молчать! - заорал на него Веренга, почувствовав попытку оспорить решение, - Все нарисуешь и напишешь.
Эрга прикладывает руку к сердцу и медленно опускает голову.
- Иди! - резко поднимает его Веренга. - Люды на подходе.

Эрга идет по ступеням и в черном проеме видит как полыхает огонь, слышит звон и крики. С чувством глубокой подавленности и внутреннего панического чувства, сменившего бесшабашное возбуждение боя, нажимает на камень и шагает в портал.


* * *
Я сворачиваю свиток и пытаюсь скрыть набежавшие слезы. Это написал последний защитник Цитадели, который ушел за десять минут до ее падения. Ушел, чтобы рассказать выжившим о том, как умерла древняя Навь.
С того дня я понял, что мое решение стать гаркой абсолютно правильно: это действительно мой путь.
И здесь, в тренировочном лагере, куда направляют перед последним экзаменом, я все еще ищу ответа на вопрос, который почти четыреста лет задал мне мой отец: а если завтра война?
Говорят, каждый на него ответ находит сам.