Предупреждение: смутные желания персонажей и алкоголь в количествах, размышлизмы на тему того, как не надо
Персонажи: Лая, Ярга
Рейтинг: PG-13
Тип: джен
Вид:
Жанр: в чем-то ангст
Дисклаймер: Все права принадлежат В. Панову, ведьма просто фантазирует для себя
читать дальше«– Это высшая форма власти – власть над разумом»
В. Панов «Паутина противостояния»
Тугие струи воды смыли с тела остатки жадных объятий. Хотя, почему тугие? Тугое не разбивается так скоро. Тугое обтягивает, возвращаясь к своему прежнему состоянию. Значит, тугими были объятия, и след на правом плече - безмолвное тому подтверждение. Лая поморщилась и потянулась за махровым полотенцем. Без Грима и Манана было тоскливо, с вампирами – весело, хотя даже под кайфом шаса видела, что глаза кровососов пусты, словно у кукол. Лая никогда не любила кукол. Нарисованные личики, восковая, резиновая кожа, - от этого брала оторопь. То ли дело машинки, они и игрушками напоминают разве что уменьшенную копию оригиналов. Неправильная шаса.
Воспоминания резко переключились на детство, испортив настроение и вызвав в подмогу тяжелую головную боль. Лая вылезла из ванной и направилась к бару. Виски подходил к ситуации как нельзя кстати, и массивная бутылка легко легла в руку. Пить из горла – какая, по сути, пошлость, и Лая взяла один и пузатых бокалов. Девушка плеснула напитка на два пальца и залпом выпила. Хорошо, что здесь тихо и нет этой проклятой обезьяны. Орангутан сразу не понравился Лае. Она не разделяла вкусов здешнего хозяина.
Снова журчание янтарной жидкости – еще один глоток, как катализатор мыслей. Хозяина ли? Нет. Хозяева бывают и у миров, и у стран, но и у лотков с палатками тоже – хозяева. Ярга предпочитал весомое «господин», потому что господин бывает только у Империи. Ярге не нужно было уважение, Ярга желал безропотного подчинения. Лая сделала еще один глоток. Мысли девушки путались, как путаются нитки, когда клубок оказывается в лапах игривого котенка.
Бутыль, к сожалению, опустела быстро. Не было теперь в ней заманчивой тайны цвета расплавленного янтаря, осталось лишь прозаичное стекло. Стекло тоже разобьется - его толщина та еще обманка.
Лая оглянулась. Жаль, обезьяны не было рядом. Было бы забавно проверить на прочность пустую бутылку или голову рыжей твари. Интереснее лишь испытывать терпение господина. Особенно сейчас, когда алкоголь больше бодрит, чем старается склонить ко сну, а жизнь кажется дешевле медяка.
Встать с кресла – почти непосильная задача, но она справляется. Разве будет теперь для Лаи что-то невозможное? Вряд ли. Пусть Сантьяга нанизывает еще одну бусину проблем на леску интриги. Она не сомневается в его победе, как и в своей ненависти к нему.
Девушка держит бутылку неуверенно, именно поэтому не роняет ее. Неуверенность всегда сосредотачивает внимание. Она лишь подсознательно осознает это, а господину неведома неуверенность, потому он плетет паутину и не видит, что делает это чужими нитями-лесками, с нанизанными на них бусинами. Господин пропитывает все ядом, не замечая, как капли стекают с предательского веретена, оставляя в прошлом бесполезные лужи. Господину нужны слуги и признание, но не доверие. Он сам паук, а хозяин держит верных шелкопрядов, предпочитая смотреть за работой в перспективе. Шелкопряды, разумеется, не видят огрех в плетении, они просто производят нить, но не стоит об этом беспокоиться. Тот, кто сплетает нити, может смотреть с разных сторон. Плетущий не паук: ему незачем следить за каждым штрихом узора. Не пауку главное видеть то, как паутина смотрится в общем интерьере мира. Если паутина покажется ему неуместной, он смахнет ее и предложит другое дизайнерское решение.
Затейливые пьяные мысли почти составляют конкуренцию хитросплетению узора, которого добился упрямый господин. Лая толкнула дверь и вошла в темное помещение, словно хотела посмотреть, над каким орнаментом работает Ярга.
Нав поднял голову от бумаг, но никак не выказал своего отношения к появлению шасы. Если он захочет, девчонка исчезнет не только из его кабинета. Здесь он господин, здесь все будет исключительно по его указке. Чувство превосходство опьяняет, а масштаб заставляет трезветь. Он господин конуры, забетонированной землянки, не более того. Стоило ли вылезать из одной ямы, чтобы тут же зарыться в другую? Этот вопрос всплывает в воспаленном мозгу лишь в глубоком сне, душит клаустрофобией, в которой он никогда не признается даже себе. Тем более себе, потому что узнавшего о его слабости врага можно развеять пеплом. Себя же не убьешь. С собой нужно мириться. Он не умеет этого делать. Поэтому Ярга мало спит, прикрывая страхи пологом желания поскорее осуществить давние мечты, но из-под плотного покрывала самообмана выглядывают белые уродливые лоскуты ужаса. Он желает подчинить себе будущее, но не в состоянии справиться с прошлым, и в черных непроницаемых глазах все чаще видны всполохи глухого отчаяния, граничащего с истинным безумием.
Лая опустилась в кресло, хотя правильнее сказать – упала. Наву плевать на формулировки. Ярга верит: настанет время, и он сам продиктует миру новые термины. В его мечтах миру некуда деваться. Но мечты опасны обманчивостью, как и алкоголь. И первое, и второе отравляют кровь одинаково незаметно, даря иллюзию блаженства и вседозволенности. Они притупляют страх. В мире Ярги без страха делать нечего, и он ступает с Лаей на дорогу, замкнутую кольцом, жрущую себя подобно ненасытному уроборосу. Однако идущим не дано увидеть всего пути. Им кажется, что перед ними расстилается гладкое полотно дороги, конец которой – победа. Но их финиш в лучшем случае – старт. Впрочем, большего им не достигнуть: слишком цепок ум того, кто предпочитает не идти напролом. И Ярга в своем желании быть господином скатывается до роли игрушки. Еще чуть-чуть, и Сантьяга перестанет его опасаться, предпочитая использовать весомую фигуру в своих целях. Очень удобно избавиться от первого князя руками татов или Странников. Мало ли у Темного Двора врагов?
Лая закинула ногу на ногу пьяно, почти развязно, но в этом жесте не было желания разозлить или соблазнить. Свою роль играл алкоголь, бутылка наконец-то выскользнула из тонких пальцев и, издав глухой стук, осталась лежать, будто тоже была пьяна. Ярге нужна была эта девчонка, ему оставалось лишь сжать кулаки и не наказывать слишком строго. Это давалось первому князю тяжело. Он не спешил перенимать столь странный опыт, который казался наву ненужным.
- Я умру, - спокойный голос сорвался в конце короткой фразы, но вовсе не от страха. Виски равно прогонял и опасливость, и твердость. Впрочем, твердость духа он лишь укреплял.
- Вы все умрете, - небрежно бросил нав. Слугам стоит помнить свое место, иначе их содержание обходится необоснованно дорого. Ярга умеет сокращать расходы. – Вы далеки от совершенства.
- И самая несовершенная раса правит Землей, - слова падают в клубящуюся разноцветную тьму. В них нет упрека, лишь пьяная насмешка.
Ярга одним движением оказывается рядом с креслом, нависает над девушкой долговязой фигурой, слишком худой, чтобы показаться действительно опасной, слишком гибкой, чтобы позволить себе расслабиться. Но виски бежит по сосудам, бьет в голову отчаянно и сладко, и Лая смеется, отринув опасность, словно отмахнувшись от назойливой мухи. Она ему нужна, пьяный мозг фиксирует эту мысль, позволяя вытворять лишнее.
- Ненадолго, - спокойствие приходит к Ярге так же быстро, как и бешенство. Его безумие очевидно, как и опьянение Лаи.
Тьма поднималась с пола разными оттенками, касалась тонких запястий Ярги, словно призывала успокоиться, оставить в покое давно зажившие раны. В ее оттенках, доступных разве что глазу нава, читается все пережитое расой, но Ярга когда-то ослеп, посмотрев на вспышку умирающего света. Просьбы Тьмы тщетны, и она печально рассыпается по полу мириадами черных дыр. Их не заполнить жаждой отмщения всего лишь одной стрелы, из которой так и не получилось хорошего лука.
- Ты уверен в своей победе, - маленькая ладонь неожиданно тянется вверх, небрежным движением скользит за ухо. Лае было весело с масанами и тоскливо без Грима, а виски будит интерес в усталом теле. Как это – с князем Нави, пусть и отщепенцем, которого все отвергают. Разве она не хлебнула в жизни своей доли отвержения? Разве не упивалась им, позволяя себе причинять боль тем, кто укоризненно качал головой на ее немыслимые выходки? Что ж, они с Яргой похожи больше, чем он готов принять. Это открытие неожиданно приятно и разливается под кожей волной смелости. Тонкие пальцы сильно давят на точку за ухом. Лая знает, что делает больно, но все можно списать на алкоголь. Она сама себе верит, и эту ложь слишком сложно распознать. Ярга не может прочитать по отблескам зрачков, о чем думает сидящая в кресле женщина. Он хмурится, а у нее нет определенных мыслей.
- Как и ты в своей смерти, - сильные пальцы сжимают узкий подбородок. Ярга заглядывает в темные глаза Лаи. Он бы хотел выпотрошить ее мозг «Иглой Инквизитора» просто потому, что шаса вела себя занятно. Он привык получать любые игрушки и изучать тайны. Интерес Ярги превыше всего и всех. Он считает правильным только такое положение вещей. Другого он не приемлет, и Лаю спасают лишь жесткие рамки обстоятельств. Яргу это бесит, его уши остры, а в глазах сверкают зарницы будущих войн. Однако нав тактик и даже иногда стратег. Когда безумие немного утихает, позволяя посмотреть в будущее не через кровавую пелену месива из бывших врагов, он строит планы и намечает стежками контур предстоящих кампаний. Но стежков недостаточно: они почти эфемерны и требуют прочности. Ярга знает, их придется укреплять плотной нитью, и одна из нитей сидит сейчас напротив, нажимает куда-то за ухо, причиняя смехотворное неудобство, и позволяет себе то, за что должна была бы рассыпаться пеплом у его ног. Необходимость способна остановить и песчаную бурю.
- Мне все равно, - слова звучат не признанием, а констатацией факта. Лае забавно и удивительно, что Ярга не понял этого раньше. Он слишком привык воевать и видеть в окружающих либо врагов, либо рабов. Так невозможно править, более того, так нельзя жить, но первый князь отвергает любые доводы разума, как заведомо абсурдные. У него своя правда, он свято верит только ей, он даже готов был обратиться к свету. Ярга почти паладин, ему не хватает лишь граней, за которые можно держаться, и первый князь летит в пропасть собственных мечтаний, не замечая, что несется навстречу острым скалам, которые не будут милосердны к очередному любителю играть по заведомо завышенным ставкам.
- Глупо и бесхарактерно, - припечатывает Ярга, так и не поняв, что его мнения не спрашивают. Лая все обдумала, ей не нужно позволение господина, она привыкла все решать сама. Необычно для шасы, но первый князь тоже далек от того, чего ждут от навов.
- У меня есть цель, - женщина поводит плечами. Алкоголь делает жесты расслабленными, но во взгляде Лам читается приговор тем, по чьей вине Манан и Грим больше не снятся Спящему.
- Месть – шаг к цели, - крепкие пальцы перехватывают тонкое девичье запястье, отводят от уха руку, которая пыталась ласкать, но принесла лишь боль и раздражение. Ярга ненавидит прикосновения так же сильно, как тело Реги желает их. Будь Лая трезвее, она бы заметила смешанные реакции и испугалась бы их, потому что насмешка в ее положении неуместна, но Лая пьяна и воспринимает дрожь Ярги именно так, как может воспринимать пьяная женщина. Ей жаль, что нав прервал контакт.
- Шаг к цели тоже может быть местью, - парировала Лая, наклонив голову. Ей было интересно, можно ли снова протянуть руку, прикоснуться к легенде, загнанной в чужое, пусть и добротное тело. Ярга ловит ее взгляд, ему хочется сделать шаг назад. Слишком велик соблазн уступить желаниям Реги. Первый князь не привык давить свои прихоти, еще непривычнее для него подчиняться. Это растирает волю в песок. Внутренние противоречия разрывают так, как не снилось мечам заклятых врагов. Вряд ли кто-то придумает наву более достойную пытку.
- Ты будешь делать то, что я прикажу, - слова падают во тьму как приговор, скрепляют печатями власти, ломают дух, подчиняют волю. Ярга умеет не только драться и колдовать. Ярга умеет говорить, и даже чужой голос ему не помеха. Форма приказа – все его общение. Он не умеет говорить с собой. Не научился и не хочет учиться. Первый князь обречен, но не понимает этого. Он редко смотрит в зеркало, а другие в его глазах видят лишь отражение собственного страха.
- Да, - тихий шелест некогда звонкого голоса звучит признанием чужой победы. Воля не сопротивляется, дух даже не пытается поднять голову. Возмущения нет хотя бы потому, что приказ совпадает с последним желанием Лаи. Какая разница, кто и что говорит, если в будущем есть только месть?. Ярга смотрит равнодушно. Ему неожиданно хочется заставить девчонку остаться в живых, не отдавать Сантьяге. Разумеется, здесь не идет речи о привязанности. Ему хочется, чтобы Лая жила, из чувства противоречия. Другие не имеют права выбирать Судьбу, пусть даже и никчемную. Только Ярга определяет путь других. Но девчонка идеально вписывается в план, и приходится терпеть ее упрямство. Ярга на грани срыва.
- Вон, - коротко брошенная фраза разряжает обстановку, замершая была Лая срывается с места, не поднимая головы, и выскальзывает за дверь. Ярга доволен. Он сломал девчонку без операций и магии, он подчинил тело Реги. Его воля – железобетонная стена, о которую разбиваются чужие души. Пусть. Рабам не стоит трепыхаться. Ярга возвращается в кресло. Первый восторг проходит, оставляя за собой горький привкус вина, имя которому реальность. Он почти сорвался в беседе с пьяной шасой. Он почти позволил сломать себя! Ярга стискивает зубы. Ненависть нава щедро разбавляет битум тягучей крови. Князь не знает, что истинная ненависть идет только тем, у кого золотые глаза. Для Темных она тот еще яд, но Тьма, как заботливая мать, снова тянется к изящным запястьям, прощая. Матери прощают всегда, но не стоит ждать того же от братьев. Впрочем, Ярге плевать. Братьев у него тоже нет.
Воспоминания резко переключились на детство, испортив настроение и вызвав в подмогу тяжелую головную боль. Лая вылезла из ванной и направилась к бару. Виски подходил к ситуации как нельзя кстати, и массивная бутылка легко легла в руку. Пить из горла – какая, по сути, пошлость, и Лая взяла один и пузатых бокалов. Девушка плеснула напитка на два пальца и залпом выпила. Хорошо, что здесь тихо и нет этой проклятой обезьяны. Орангутан сразу не понравился Лае. Она не разделяла вкусов здешнего хозяина.
Снова журчание янтарной жидкости – еще один глоток, как катализатор мыслей. Хозяина ли? Нет. Хозяева бывают и у миров, и у стран, но и у лотков с палатками тоже – хозяева. Ярга предпочитал весомое «господин», потому что господин бывает только у Империи. Ярге не нужно было уважение, Ярга желал безропотного подчинения. Лая сделала еще один глоток. Мысли девушки путались, как путаются нитки, когда клубок оказывается в лапах игривого котенка.
Бутыль, к сожалению, опустела быстро. Не было теперь в ней заманчивой тайны цвета расплавленного янтаря, осталось лишь прозаичное стекло. Стекло тоже разобьется - его толщина та еще обманка.
Лая оглянулась. Жаль, обезьяны не было рядом. Было бы забавно проверить на прочность пустую бутылку или голову рыжей твари. Интереснее лишь испытывать терпение господина. Особенно сейчас, когда алкоголь больше бодрит, чем старается склонить ко сну, а жизнь кажется дешевле медяка.
Встать с кресла – почти непосильная задача, но она справляется. Разве будет теперь для Лаи что-то невозможное? Вряд ли. Пусть Сантьяга нанизывает еще одну бусину проблем на леску интриги. Она не сомневается в его победе, как и в своей ненависти к нему.
Девушка держит бутылку неуверенно, именно поэтому не роняет ее. Неуверенность всегда сосредотачивает внимание. Она лишь подсознательно осознает это, а господину неведома неуверенность, потому он плетет паутину и не видит, что делает это чужими нитями-лесками, с нанизанными на них бусинами. Господин пропитывает все ядом, не замечая, как капли стекают с предательского веретена, оставляя в прошлом бесполезные лужи. Господину нужны слуги и признание, но не доверие. Он сам паук, а хозяин держит верных шелкопрядов, предпочитая смотреть за работой в перспективе. Шелкопряды, разумеется, не видят огрех в плетении, они просто производят нить, но не стоит об этом беспокоиться. Тот, кто сплетает нити, может смотреть с разных сторон. Плетущий не паук: ему незачем следить за каждым штрихом узора. Не пауку главное видеть то, как паутина смотрится в общем интерьере мира. Если паутина покажется ему неуместной, он смахнет ее и предложит другое дизайнерское решение.
Затейливые пьяные мысли почти составляют конкуренцию хитросплетению узора, которого добился упрямый господин. Лая толкнула дверь и вошла в темное помещение, словно хотела посмотреть, над каким орнаментом работает Ярга.
Нав поднял голову от бумаг, но никак не выказал своего отношения к появлению шасы. Если он захочет, девчонка исчезнет не только из его кабинета. Здесь он господин, здесь все будет исключительно по его указке. Чувство превосходство опьяняет, а масштаб заставляет трезветь. Он господин конуры, забетонированной землянки, не более того. Стоило ли вылезать из одной ямы, чтобы тут же зарыться в другую? Этот вопрос всплывает в воспаленном мозгу лишь в глубоком сне, душит клаустрофобией, в которой он никогда не признается даже себе. Тем более себе, потому что узнавшего о его слабости врага можно развеять пеплом. Себя же не убьешь. С собой нужно мириться. Он не умеет этого делать. Поэтому Ярга мало спит, прикрывая страхи пологом желания поскорее осуществить давние мечты, но из-под плотного покрывала самообмана выглядывают белые уродливые лоскуты ужаса. Он желает подчинить себе будущее, но не в состоянии справиться с прошлым, и в черных непроницаемых глазах все чаще видны всполохи глухого отчаяния, граничащего с истинным безумием.
Лая опустилась в кресло, хотя правильнее сказать – упала. Наву плевать на формулировки. Ярга верит: настанет время, и он сам продиктует миру новые термины. В его мечтах миру некуда деваться. Но мечты опасны обманчивостью, как и алкоголь. И первое, и второе отравляют кровь одинаково незаметно, даря иллюзию блаженства и вседозволенности. Они притупляют страх. В мире Ярги без страха делать нечего, и он ступает с Лаей на дорогу, замкнутую кольцом, жрущую себя подобно ненасытному уроборосу. Однако идущим не дано увидеть всего пути. Им кажется, что перед ними расстилается гладкое полотно дороги, конец которой – победа. Но их финиш в лучшем случае – старт. Впрочем, большего им не достигнуть: слишком цепок ум того, кто предпочитает не идти напролом. И Ярга в своем желании быть господином скатывается до роли игрушки. Еще чуть-чуть, и Сантьяга перестанет его опасаться, предпочитая использовать весомую фигуру в своих целях. Очень удобно избавиться от первого князя руками татов или Странников. Мало ли у Темного Двора врагов?
Лая закинула ногу на ногу пьяно, почти развязно, но в этом жесте не было желания разозлить или соблазнить. Свою роль играл алкоголь, бутылка наконец-то выскользнула из тонких пальцев и, издав глухой стук, осталась лежать, будто тоже была пьяна. Ярге нужна была эта девчонка, ему оставалось лишь сжать кулаки и не наказывать слишком строго. Это давалось первому князю тяжело. Он не спешил перенимать столь странный опыт, который казался наву ненужным.
- Я умру, - спокойный голос сорвался в конце короткой фразы, но вовсе не от страха. Виски равно прогонял и опасливость, и твердость. Впрочем, твердость духа он лишь укреплял.
- Вы все умрете, - небрежно бросил нав. Слугам стоит помнить свое место, иначе их содержание обходится необоснованно дорого. Ярга умеет сокращать расходы. – Вы далеки от совершенства.
- И самая несовершенная раса правит Землей, - слова падают в клубящуюся разноцветную тьму. В них нет упрека, лишь пьяная насмешка.
Ярга одним движением оказывается рядом с креслом, нависает над девушкой долговязой фигурой, слишком худой, чтобы показаться действительно опасной, слишком гибкой, чтобы позволить себе расслабиться. Но виски бежит по сосудам, бьет в голову отчаянно и сладко, и Лая смеется, отринув опасность, словно отмахнувшись от назойливой мухи. Она ему нужна, пьяный мозг фиксирует эту мысль, позволяя вытворять лишнее.
- Ненадолго, - спокойствие приходит к Ярге так же быстро, как и бешенство. Его безумие очевидно, как и опьянение Лаи.
Тьма поднималась с пола разными оттенками, касалась тонких запястий Ярги, словно призывала успокоиться, оставить в покое давно зажившие раны. В ее оттенках, доступных разве что глазу нава, читается все пережитое расой, но Ярга когда-то ослеп, посмотрев на вспышку умирающего света. Просьбы Тьмы тщетны, и она печально рассыпается по полу мириадами черных дыр. Их не заполнить жаждой отмщения всего лишь одной стрелы, из которой так и не получилось хорошего лука.
- Ты уверен в своей победе, - маленькая ладонь неожиданно тянется вверх, небрежным движением скользит за ухо. Лае было весело с масанами и тоскливо без Грима, а виски будит интерес в усталом теле. Как это – с князем Нави, пусть и отщепенцем, которого все отвергают. Разве она не хлебнула в жизни своей доли отвержения? Разве не упивалась им, позволяя себе причинять боль тем, кто укоризненно качал головой на ее немыслимые выходки? Что ж, они с Яргой похожи больше, чем он готов принять. Это открытие неожиданно приятно и разливается под кожей волной смелости. Тонкие пальцы сильно давят на точку за ухом. Лая знает, что делает больно, но все можно списать на алкоголь. Она сама себе верит, и эту ложь слишком сложно распознать. Ярга не может прочитать по отблескам зрачков, о чем думает сидящая в кресле женщина. Он хмурится, а у нее нет определенных мыслей.
- Как и ты в своей смерти, - сильные пальцы сжимают узкий подбородок. Ярга заглядывает в темные глаза Лаи. Он бы хотел выпотрошить ее мозг «Иглой Инквизитора» просто потому, что шаса вела себя занятно. Он привык получать любые игрушки и изучать тайны. Интерес Ярги превыше всего и всех. Он считает правильным только такое положение вещей. Другого он не приемлет, и Лаю спасают лишь жесткие рамки обстоятельств. Яргу это бесит, его уши остры, а в глазах сверкают зарницы будущих войн. Однако нав тактик и даже иногда стратег. Когда безумие немного утихает, позволяя посмотреть в будущее не через кровавую пелену месива из бывших врагов, он строит планы и намечает стежками контур предстоящих кампаний. Но стежков недостаточно: они почти эфемерны и требуют прочности. Ярга знает, их придется укреплять плотной нитью, и одна из нитей сидит сейчас напротив, нажимает куда-то за ухо, причиняя смехотворное неудобство, и позволяет себе то, за что должна была бы рассыпаться пеплом у его ног. Необходимость способна остановить и песчаную бурю.
- Мне все равно, - слова звучат не признанием, а констатацией факта. Лае забавно и удивительно, что Ярга не понял этого раньше. Он слишком привык воевать и видеть в окружающих либо врагов, либо рабов. Так невозможно править, более того, так нельзя жить, но первый князь отвергает любые доводы разума, как заведомо абсурдные. У него своя правда, он свято верит только ей, он даже готов был обратиться к свету. Ярга почти паладин, ему не хватает лишь граней, за которые можно держаться, и первый князь летит в пропасть собственных мечтаний, не замечая, что несется навстречу острым скалам, которые не будут милосердны к очередному любителю играть по заведомо завышенным ставкам.
- Глупо и бесхарактерно, - припечатывает Ярга, так и не поняв, что его мнения не спрашивают. Лая все обдумала, ей не нужно позволение господина, она привыкла все решать сама. Необычно для шасы, но первый князь тоже далек от того, чего ждут от навов.
- У меня есть цель, - женщина поводит плечами. Алкоголь делает жесты расслабленными, но во взгляде Лам читается приговор тем, по чьей вине Манан и Грим больше не снятся Спящему.
- Месть – шаг к цели, - крепкие пальцы перехватывают тонкое девичье запястье, отводят от уха руку, которая пыталась ласкать, но принесла лишь боль и раздражение. Ярга ненавидит прикосновения так же сильно, как тело Реги желает их. Будь Лая трезвее, она бы заметила смешанные реакции и испугалась бы их, потому что насмешка в ее положении неуместна, но Лая пьяна и воспринимает дрожь Ярги именно так, как может воспринимать пьяная женщина. Ей жаль, что нав прервал контакт.
- Шаг к цели тоже может быть местью, - парировала Лая, наклонив голову. Ей было интересно, можно ли снова протянуть руку, прикоснуться к легенде, загнанной в чужое, пусть и добротное тело. Ярга ловит ее взгляд, ему хочется сделать шаг назад. Слишком велик соблазн уступить желаниям Реги. Первый князь не привык давить свои прихоти, еще непривычнее для него подчиняться. Это растирает волю в песок. Внутренние противоречия разрывают так, как не снилось мечам заклятых врагов. Вряд ли кто-то придумает наву более достойную пытку.
- Ты будешь делать то, что я прикажу, - слова падают во тьму как приговор, скрепляют печатями власти, ломают дух, подчиняют волю. Ярга умеет не только драться и колдовать. Ярга умеет говорить, и даже чужой голос ему не помеха. Форма приказа – все его общение. Он не умеет говорить с собой. Не научился и не хочет учиться. Первый князь обречен, но не понимает этого. Он редко смотрит в зеркало, а другие в его глазах видят лишь отражение собственного страха.
- Да, - тихий шелест некогда звонкого голоса звучит признанием чужой победы. Воля не сопротивляется, дух даже не пытается поднять голову. Возмущения нет хотя бы потому, что приказ совпадает с последним желанием Лаи. Какая разница, кто и что говорит, если в будущем есть только месть?. Ярга смотрит равнодушно. Ему неожиданно хочется заставить девчонку остаться в живых, не отдавать Сантьяге. Разумеется, здесь не идет речи о привязанности. Ему хочется, чтобы Лая жила, из чувства противоречия. Другие не имеют права выбирать Судьбу, пусть даже и никчемную. Только Ярга определяет путь других. Но девчонка идеально вписывается в план, и приходится терпеть ее упрямство. Ярга на грани срыва.
- Вон, - коротко брошенная фраза разряжает обстановку, замершая была Лая срывается с места, не поднимая головы, и выскальзывает за дверь. Ярга доволен. Он сломал девчонку без операций и магии, он подчинил тело Реги. Его воля – железобетонная стена, о которую разбиваются чужие души. Пусть. Рабам не стоит трепыхаться. Ярга возвращается в кресло. Первый восторг проходит, оставляя за собой горький привкус вина, имя которому реальность. Он почти сорвался в беседе с пьяной шасой. Он почти позволил сломать себя! Ярга стискивает зубы. Ненависть нава щедро разбавляет битум тягучей крови. Князь не знает, что истинная ненависть идет только тем, у кого золотые глаза. Для Темных она тот еще яд, но Тьма, как заботливая мать, снова тянется к изящным запястьям, прощая. Матери прощают всегда, но не стоит ждать того же от братьев. Впрочем, Ярге плевать. Братьев у него тоже нет.