Для Araventra

[t-grad]

Заявка:

Хочу: текст
Жанр: (юмор, романтика, ангст... (кроме стеба)
Рейтинг: любой. Гет, без слеша.
Пэйринг: Нав/Люда(чела;масанка ) или Чуд/люда(чела;шаса)
Дополнительные пожелания: хочу текст про межрасовую любовь. Пусть герои выбирают, что им дороже и чем они согласны жертвовать ради друг друга. Хеппи энд на усмотрение автора, но пусть оба останутся живы.
Исключения: смерть персонажа (второстепенные могут умирать)

До последнего вздоха Спящего

Поезд медленно приближался к станции. Я подхватила рюкзак и вышла из купе. Протиснувшись между сонными пассажирами, я, наконец, добралась до выхода, спрыгнула на перрон и вдохнула морозный воздух. Ленинградский вокзал. Я в Москве. Впервые за последние три года. И впервые одна.
В прошлом месяце мне стукнуло двадцать. Мои родители перебрались в Хельсинки девятнадцать лет назад, почти сразу после моего рождения. Поэтому, хотя у меня в свидетельстве и написано, что я родилась в Москве, я никогда не считала этот город своим. Мы часто ездили сюда в гости или на выходные, но всегда с огромным удовольствием возвращались назад, в Финляндию.
Я легко обогнула сомнительного вида таксистов, предлагавших свои услуги, нырнула в метро и уже через десять минут изучала схему метрополитена. Мне нужно было добраться до Юго-Западной, а там пересесть на маршрутку и доехать до остановки «Деревня Л.». Где-то посередине этого поселения и находилась резиденция леди Кэтрин – конечная цель моего путешествия.
Леди Кэтрин – моя дальняя родственница. Вообще-то никакая она не леди, она даже в Англии не была. Будучи урожденной Екатериной Николаевной Благовещенской, в молодости она удачно вышла замуж и переехала в особняк мужа. Довольно быстро овдовев, тетушка, на удивление родственников, смогла не только сохранить оставленный ей мужем капитал, но и приумножить его. Именно тогда-то она и решила, что будет для всей своей родни называться леди Кэтрин.
Мы, бедные родственники, нисколько не возражали, лишь бы нас не лишали дотаций. Тетушка, впрочем, была всегда пунктуальна в своей щедрости.
Месяц назад стало известно, что здоровье леди Кэтрин сильно пошатнулось, злые языки уверяли, что старухе уже давно стукнуло сто лет, поэтому неудивительно, что родня притихла в ожидании перемен. Рассуждения об огромном состоянии леди Кэтрин и о том, как оно будет поделено между родственниками, стали самой излюбленной темой в нашем доме.
На прошлой неделе маме позвонила сестра и сообщила, что леди Кэтрин совсем плоха, и, если мы не предпримем никаких действий, то чудаки загребут все наследство. Вот почему мама в срочном порядке командировала меня в поселок в пригороде Москвы. Моей основной задачей являлось следить за чудаками, а при малейшем изменении положения (так мама выразилась насчет смерти тетушки Кэтрин) я должна срочно позвонить ей, и она вылетит первым же рейсом. Маму можно было понять, со стороны нашей семьи она являлась самой ближайшей родственницей, поэтому имела все основания рассчитывать если и не на все наследство, то на его солидную часть.
Чудаки же, по мнению мамы, вообще ни на что не имели права. Чудаками она называла семейство Де Маннов. Леди Кэтрин состояла с ними ровно в таком же родстве, как и с нашей фамилией. В сущности, она была последней, кто объединял наши семьи, и после ее смерти наша родственная связь с Де Маннами пропадала, а вместе с ней для кого-то из нас навсегда уплывало наследство.
В нашей семье было заведено пренебрежительное отношение к Де Маннам, хотя по рассказам им было свойственно не так уж и много недостатков. Все Де Манны были, как один, рыжие и страдали нездоровым, по мнению матери, долголетием. Еще их отличало непомерное высокомерие, которое они выказывали нашей семье, но, судя по отношению к чудакам моих родителей, мы с лихвой им возмещали это чувство.
В сущности я не знала, почему родители называли Де Маннов чудаками, может быть это было связано с особенностями их поведения, а может быть это пренебрежительное слово должно было определять наше отношение к ним. Как бы то ни было, я никогда их прежде не видела, но чувствовала, что они мне заранее не нравятся. Наверно я впитала с молоком матери свою нелюбовь к этим рыжим, хотя, должно быть, их гены все также сильны в нас. Что бы кто ни говорил, но в нашей семье у всех были волосы рыжего оттенка, что вероятно сильно огорчало маму, потому как она не хотела иметь с ними ничего общего.
Итак, маршрутка подъехала к занесенной снегом остановке, и я, обмотав вокруг лица шарф, направилась в сторону особняка. Трехэтажное желто-белое здание, стоявшее на пригорке, издалека мне напомнило миниатюрную версию Версальского дворца. Я подумала, что у тетушкиного мужа были французские корни, потому что одного самомнения едва хватило бы на создание подобного дома.
Я поднялась по ступенькам, подошла к двери и нос к носу столкнулась с мужчиной, выходившим из дома. Он так стремительно распахнул дверь, что чуть не сбил меня с ног. Я отскочила, но, поскользнувшись на ступенях, свалилась. В следующее мгновение перед моим лицом мелькнул всполох огненно-рыжих волос, мужчина поднял меня легко, словно тряпичную куклу, и поставил на ноги. Карие глаза внимательно изучали меня.
- Прости, ты не ушиблась?
- Нет, ничего страшного, просто не ожидала, - улыбнулась я в ответ.
В этот момент за спиной моего нового знакомого появилась ослепительно красивая девушка, такая же рослая, как и мужчина, с такими же огненно-рыжими густыми волосами, уложенными в замысловатую прическу.
- Кто это? – она безразлично посмотрела на меня.
- Кто ты? – мужчина улыбнулся и заинтересованно посмотрел в мои глаза. Я вдруг поняла, что он все еще держит меня за руку. Его ладонь, большая и горячая, нежно сжимала мою руку.
Я представилась. Улыбка с его лица сошла, рука разжалась, и моя кисть безвольно повисла в воздухе. Его спутница ухмыльнулась и стала спускаться по лестнице. Мужчина еще раз посмотрел на меня, молча открыл передо мной дверь, а затем быстро спустился по лестнице вслед за девушкой.
В доме было темно и суетно. Оказалось, что желающих лично присутствовать при кончине старухи было много, поэтому почти все комнаты были заняты. Меня встретила горничная, она уточнила кто я такая, а затем проводила меня по темному коридору в оставленную для меня спальню.
Разложив за пять минут все вещи, я отправилась в гостиную. Там было, по крайней мере, человек двадцать родственников, все в черном и с такими траурными лицами, что я в первый момент подумала, что опоздала.
Были здесь и чудаки, но они держались в стороне и не пытались наладить родственных контактов. Два воющих лагеря замерли перед окончательным сражением.
Я отыскала свою кузину Марию, она стояла у окна и издали помахала мне.
- Ника, привет! Как хорошо, что ты приехала.
Мы обнялись, уселись в уголке и стали сплетничать. Я попыталась выяснить, по заданию мамы, какие настроения витали в доме. Но кузина, к моему сожалению, не могла меня снабдить ценной информацией, поэтому пришлось ограничиться подробным отчетом о состоянии здоровья леди Кэтрин.
- Ты знаешь, что старухе в прошлом месяце исполнилось сто восемь лет? – заговорщическим тоном поведала Мария.
- Не может быть! – я изумленно уставилась на нее.
- Еще как может, - Мария мне подмигнула, - Вот увидишь ее сама, тогда поверишь.
Кузина сказала, что завтра ей придется уехать, она и так тут провела больше недели, но, чтобы я тут не скучала, она представила меня двум или трем преклонного вида тетушкам, и я кисло улыбнулась в знак приветствия.
- Послушай, а кто здесь присутствует от Де Маннов? – я шепотом задала вопрос, оглядываясь по сторонам.
- О, пара каких-то стариканов, их жены, да брат с сестрой из младшего поколения.
Вот как! Оказывается, это были брат с сестрой!
- Мне кажется, я их видела. Они чуть не сшибли меня с ног у входной двери.
- О да, Генрих такой, - она улыбнулась, - они с Аннетой страшные зазнайки, ну ты знаешь, как и все Де Манны. Такие высокомерные, даже противно.
- Ну конечно, как и все эти чудаки, - понизив голос, сказала я, и мы обе неодобрительно кивнули.
Вечером, когда я снова вошла в гостиную, брат с сестрой тоже были там. Аннета сделала вид, что меня не заметила, Генрих же едва кивнул головой в знак приветствия и тут же потерял ко мне всякий интерес.
На Аннете было превосходное шелковое платье в пол, и мне стало немного неловко, когда я опустила глаза и посмотрела на свои ярко-голубые джинсы.
Ну и что же, подумаешь! Да, мне нравятся джинсы. Я подавила в себе укол зависти и принялась за ужин. Вечер прошел на удивление мирно. Я боялась, что в ожидании смерти старухи Кэтрин, в ее доме начнется война за наследство, но родственникам удавалось непостижимым образом сохранять внешнее спокойствие и даже равнодушие.
Генрих с Аннетой рано ушли в свои комнаты. Я проводила их взглядом и подумала, что эти чудаки действительно заслужили нашего неодобрения. С каким пренебрежением они смотрели на всех присутствовавших! Я почти ненавидела Де Маннов. Почти.
Первые несколько дней прошли в томительном ожидании. Я маялась от скуки, с другой стороны, желать скорейшей смерти старухе было бы кощунством.
Генриха с Аннетой я видела почти каждый день. Генрих продолжал со мной здороваться, но делал это с таким холодком, что ничего кроме злости, во мне это не вызывало. Я тоже решила игнорировать их с Аннетой и как можно меньше обращать внимания на брата с сестрой.
Через пять дней со дня моего приезда мне наконец-то позволили увидеться с хозяйкой дома. Честно говоря, я немного нервничала, потому что никогда не видела леди Кэтрин раньше, но мама, которой я позвонила накануне, настаивала на том, что я должна обязательно к ней зайти и напомнить о нашем близком родстве.
В семь вечера, после ужина, за мной зашла горничная, и мы поднялись в покои старухи.
Я вошла в комнату, где царил полумрак и витал запах болезни. На огромной кровати лежала леди Кэтрин. Я не могла разглядеть ее лица из-за тени от балдахина, и только блестящие глаза, поблескивавшие в сумраке, следили внимательно за каждым моим движением.
Одна из двух горничных подошла и указала где встать так, чтобы старухе было меня хорошо видно. Я подчинилась.
- Здравствуйте, тетя Кэтрин, - сказала я вслух, а про себя подумала, что вернее было бы назвать ее троюродной прапрабабушкой, кем собственно она мне и приходилась.
- Здравствуй, племянница, - голос леди Кэтрин был слаб, но глаза не отрываясь смотрели в мою сторону. – Напомни мне еще раз, кто ты такая.
Я рассказала ей о том, кто мои родители, что мы сейчас живем в Хельсинки, и что мама отправила меня сюда, чтобы засвидетельствовать свое почтение и узнать о здоровье дражайшей родственницы.
- М-да, слетелось воронье делить наследство, - задумчиво, но беззлобно, произнесла леди Кэтрин.
Я попыталась было запротестовать, но она меня перебила.
- Подойди ближе, я хочу тебя рассмотреть.
Я сделала несколько шагов в ее сторону и остановилась в метре от кровати. Она подалась вперед, чтобы лучше меня разглядеть. Ее голова показалась из-за тени балдахина, и я вздрогнула от неожиданности – старуха была абсолютно лысая. Она щурилась, ее взгляд заскользил по моему лицу и одежде. Она недовольно жевала губы, разглядывая мои голубые джинсы.
- Что за мода теперь такая, смотреть противно, - она повернулась к пожилой горничной, которая находилась у изголовья кровати, - Ты это видела, Марта? Еще каких-то пятьдесят лет назад девушка не позволила бы себе ходить в таком неподобающем виде. Ах, что бы на это сказала Магдала! Она ведь была такая утонченная, с таким великолепным чувством стиля.
Я знала, что Магдала, дочь леди Кэтрин, умерла почти полвека назад, будучи совсем юной. Старуха тяжело переживала утрату и, обожествляя образ дочери, постоянно в разговоре вворачивала обороты из разряда «Магдала бы это не одобрила», «вот Магдала сейчас бы посоветовала» и тому подобное.
Я молчала, решив, что спорить бесполезно.
- Знаешь что, Марта, - вдруг оживилась леди Кэтрин, - давай-ка принеси из сундука платье, ну то, ты знаешь какое.
Горничная кивнула, подошла к огромному сундуку, стоявшему в дальнем углу комнаты, и через минуту она уже несла в руках сверток кремового цвета. Леди Кэтрин кивнула в мою сторону:
- Как ты говоришь, тебя зовут? Ника? Примерь!
Я вспыхнула от возмущения. В первую секунду я даже хотела крикнуть, что не собираюсь примерять ни чью одежду, но сдержалась. С едва скрываемым раздражением я взяла поданное мне платье, ушла в соседнюю комнату, и горничная помогла мне переодеться.
Через пару минут я снова стояла перед леди Кэтрин. Она придирчиво оглядела меня, заставила распустить волосы, и затем удовлетворенно хмыкнула.
- Ты видишь, Марта? Теперь совсем другое дело. – Глаза ее вдруг заблестели и затуманились. – Как похожа на Магдалу, волосы только покороче и потемнее.
Я подумала, что платье, видимо, принадлежало покойной, и меня слегка передернуло. Кремового цвета, с небольшим шлейфом, платье было расшито золотыми нитями, а по лифу причудливым узором были разбросаны блестящие камни. Бриллианты, подумалось мне. Должно быть, платье стоит целое состояние.
Наконец старухе надоело это развлечение, и меня отпустили. Я вышла из комнаты и огляделась в поисках зеркала, мне вдруг захотелось посмотреть, как я выгляжу. Я спросила у горничной, и та указала мне на библиотеку.
Прихватив юбки, я босиком пробежала в другой конец коридора, нащупала выключатель, и вошла в библиотеку. В углу, между стеллажами, стояло огромное трюмо. Я медленно приблизилась к нему.
Платье сидело на мне идеально, его бледный цвет эффектно оттенял мои каштановые волосы, спадавшие до лопаток. Я была будто принцесса из сказки, мечта моего детства, не хватало только принца на белом коне. Я улыбнулась своим мыслям.
Сзади раздался шорох шагов, кто-то неспешно вошел в комнату. Не оборачиваясь, я позвала горничную.
- Марта, платье чудесное. А это правда, что я похожа на Магдалу?
- Нет, - ответил мне тихий мужской голос. Я вздрогнула, и в этот момент в зеркале, за моим правым плечом, появился Генрих.
Я покраснела не то от досады, не то от стыда, враждебно посмотрела на него в зеркале и ехидно сказала:
- А вот леди Кэтрин считает, что похожа. – Мы продолжали через зеркало буравить друг друга глазами. – Ну и что же, по твоему мнению, мне не хватает для сходства? Дай-ка подумать. Наверно грации, или стати, или воспитания, или все вместе. Что еще во мне возмущает твой великосветский вкус?
Генрих молча снял с шеи цепь, на которой висел массивный кулон, и осторожно опустил ее на мою шею. Я ощутила тяжесть дорогого металла. Затем он аккуратно собрал мои волосы и убрал их из-под цепочки. Его пальцы случайно коснулись моей шеи, и я вздрогнула. Мы пристально посмотрели друг на друга сквозь зеркало, и я вдруг ощутила спиной, как близко он находится. В неясном свете тусклой лампы его взгляд казался не то суровым, не то сосредоточенным. И в этот момент я подумала о том, что мой кузен красив. Даже слишком красив. Почему я это увидела только сейчас, несколько дней спустя после нашего знакомства?
- И что теперь? – мой голос предательски задрожал. – Похожа?
Он ничего не ответил, взял меня за плечи и повернул в левую сторону. На стене напротив висел огромный портрет девушки. В кремовом платье, украшенном массивной цепью, с рыжими, распущенными до пояса волосами, она стояла на переднем плане между книжными стеллажами. Магдала.
Я сорвала с себя цепь, бросила ее в руки Генриху и выбежала из библиотеки.
К ужину я не вышла, мне не хотелось встречаться с кузеном. Я провалялась весь вечер на кровати с книжкой в руках, в попытках забыть ту неловкую сцену в библиотеке. Я ужасно злилась на себя за то, что не могу сдерживаться и вести себя с Генрихом холодно и отчужденно, так, как это делал он сам. А еще за что я себя больше всего ругала: я никак не могла забыть, как бережно, почти нежно, он собрал мои волосы в хвост, а затем распустил. Всю ночь я ворочалась, и лишь под утро мне удалось заснуть.
На следующий день я встала поздно с намерением больше не поддаваться на провокации. Надо было срочно что-то предпринять, чтобы забыть свою вчерашнюю оплошность. Я порылась в телефонной книжке и отыскала номер Вадима. Мы дружили в первом классе, потом он с родителями переехал в Москву, но мы продолжали поддерживать связь.
Вадим обрадовался, услышав мой голос, и мы договорились, что он заедет за мной около восьми. Это придало мне уверенности, и я, смело покинув свое убежище, ступила в гостиную.
За ночь горничные установили елку, нарядили ее и развесили разноцветные гирлянды по стенам. На окнах красовались ажурные снежинки из блестящей бумаги. Был даже букетик омелы, скромно висевший под самым потолком. В гостиной собралось несколько тетушек, не всех из них я знала по именам, а также трое моих племянников, которые так отчаянно носились друг за дружкой, что чуть не сбили меня с ног.
Генриха я заметила не сразу. Он стоял, прислонившись к окну, и что-то разглядывал на своем планшете. Глаза наши встретились, он отложил планшет и с безразличным видом уставился куда-то сквозь меня.
Я сделала вид, что вообще его не заметила, покрутилась рядом с тетушками, полистала оставленную кем-то газету, а затем племянники облепили меня со всех сторон с требованием поиграть с ними. Мы стали водить хороводы вокруг елки, и на миг я забыла, что в доме находится умирающий, и весело стала распевать с детьми рождественские песни. Потом кто-то кого-то осалил, и мы стали носиться по всей комнате друг за дружкой. Шум поднялся невыносимый, мы кричали, визжали и бегали, сметая все на своем пути.
Я позволила малышу поменьше осалить себя, и побежала за самым старшим из детей. Он прошмыгнул между окном и елкой, а затем резко свернул налево. Я проскочила вслед за ним мимо елки, но бежала так быстро, что не успела резко вывернуть налево, налетела на стоявшего у окна Генриха, и свалилась прямо у его ног.
Тетушки начали охать, а дети расхохотались, показывая на меня пальцами. Я сделала вид, что мне тоже ужасно смешно. Генрих подал мне руку, и одним легким взмахом поставил меня на ноги.
- Благодарю, - в моем голосе слышались нотки издевки, - Вы так любезны сегодня.
Генрих ничего не ответил, и только посмотрел на меня своими большими задумчивыми глазами. Мы снова стояли так близко друг от друга, как и вчера, и я почувствовала легкую дрожь в коленках.
- Омела! Посмотрите, они стоят под омелой! – вдруг воскликнул самый маленький мальчик. – Целуйтесь!
Я покраснела до корней волос. Черт побери! Конечно, я знала об этой дурацкой традиции, и всегда избегала оказаться под пучком этих цветов, с удивлением размышляя о тех, кому в голову приходит вешать эти ловушки, заставляя других целоваться.
Я взглянула на Генриха. Казалось, что мысль о поцелуе застала его врасплох. Мы оба посмотрели на потолок, чтобы удостовериться, что омела ровно над нами, и требования племянников законны.
Проклятый пучок действительно висел над моей головой. Я снова посмотрела на Генриха. Он пожал плечами в знак того, что все так и есть, и тут уж ничего не попишешь. Затем он наклонился, и его лицо оказалась так близко, что у меня перебило дыхание. На какое-то мгновение я замерла, и когда его губы почти коснулись моих, я не выдержала. Резко отвернувшись в сторону, я отпрянула и фальшиво рассмеявшись, воскликнула:
- Ну зачем же заставлять кого-то с кем-то целоваться?! Вовсе и не обязательно! – В доказательство своих слов я сделала пренебрежительный жест рукой. - Какая глупая традиция!
Племянники тут же потеряли интерес к происходящему и продолжили игру. А мне вдруг стало ужасно неловко, и я, не глядя в сторону Генриха, поспешила покинуть гостиную.
Вадим заехал ровно в восемь. Я выбежала во двор, пробежала по утоптанной дорожке и запрыгнула в машину. Вадим по заведенной традиции чмокнул по-братски в щеку, и я невольно подумала о том, другом поцелуе, который мог бы быть, но так и не случился.
Я много размышляла о том, почему вдруг так застеснялась, поставив и себя, и Генриха в неловкую ситуацию. Должно быть, он на меня после этого сильно обиделся. Я убеждала себя в том, что мне просто не хотелось следовать глупым традициям, затаив в глубине души истинную причину отказа.
Машина начала разворачиваться. Я посмотрела напоследок на черневший на фоне ночного неба особняк. Почти во всех окнах горел свет. В одном из оконных проемов появилась темная фигура. Я пригляделась, но не смогла понять, кто это был. Вадим наконец вырулил на дорогу, и мы медленно тронулись. Фигура продолжала неподвижно стоять в окне, и, бросив последний взгляд в ту сторону, я вдруг подумала, что это был Генрих.
Ночной клуб находился на окраине города. Мы прошли к стойке и заказали выпить. Вадим с энтузиазмом рассказывал последние новости, а я рассеянно его слушала, продолжая размышлять о фигуре, стоявшей в оконном проеме. Я вновь и вновь переживала ту неловкую сцену, которая разыгралась днем в гостиной. Всякий раз, представляя себе лицо Генриха, склонившееся надо мной, я заливалась краской.
Пока мы сидели у стойки, пару раз у меня возникало чувство, что кто-то пристально смотрит на меня. Но всякий раз, когда я оборачивалась, за моей спиной никого не было. Мне это кажется, убеждала я себя, но мне бы ужасно хотелось в толпе разглядеть золотисто-рыжую копну волос…
Вадим заметил мое смятение и спросил в чем дело. Мне стало неловко, и я залпом проглотила свою стопку текилы. Вадим с изумлением уставился на меня, расхохотался и крикнул бармену, чтобы нам принесли еще одну порцию.
Примерно через час бурного возлияния нетвердой походкой мы вывалились из клуба. Вадим крепко держал меня под локоть и тащил в сторону машины. Я запротестовала.
- Вадим, ты с ума сошел! Мы столько выпили! – я упрямо выпятила нижнюю губу, - Я не сяду с тобой в машину, когда ты в таком состоянии.
- Ладно, уговорила, возьмем такси.
Мы медленно побрели в сторону дороги. К счастью, ждать пришлось недолго, и уже через минут десять мы очутились на заднем сиденье старенького рено. Вадим назвал свой домашний адрес, и машина тронулась.
- Вадим, мне пора домой, я не хочу к тебе в гости.
Вадим крепко стиснул меня в своих объятиях. Он насильно притянул меня к себе и поцеловал. Я попыталась вырваться, но он крепко держал меня, продолжая жадно ловить мои губы. Тошнота подкатила к горлу, я сдавленно крикнула «Хватит!» и дернулась от него.
- Ну что ты, детка, - он продолжал меня держать за плечи, а затем тихо добавил, - хватит разыгрывать из себя недотрогу.
- Остановите машину! – я грубо отпихнула Вадима и крикнула шоферу, - Да, прямо здесь!
Машина затормозила, и я выскочила, будто ошпаренная, на дорогу. В лицо мне дунул морозный воздух, и тошнота откатила.
Вадим высунулся из машины и сказал:
- Да ладно тебе! Что ты так завелась? Мы ведь и раньше целовались, и тебя это никогда не смущало. В чем дело?
- Ни в чем!
- Тогда почему ты не хочешь продолжить в более подходящей обстановке?
Потому что хочу, чтобы меня поцеловал другой мужчина, подумала я. Потому, черт меня побери, что я ужасно этого хочу! Потому что я сумасшедшая, и в тот момент, когда этот мужчина почти меня поцеловал, так испугалась, что он догадается о моих истинных чувствах к нему, что отказалась от этого поцелуя. Теперь он думает, что неприятен мне, и никогда снова не захочет даже близко подойти. Он слишком гордый, чтобы простить отказ.
Я готова была закричать от досады. Я снова посмотрела на Вадима, и он мне вдруг стал так неприятен, что я невольно скривилась.
- Так ты едешь или нет? – Вадим нетерпеливым жестом позвал меня обратно в машину.
- Никуда я с тобой не поеду! Отстань от меня.
- Дурочка, ты что останешься посреди дороги? Сейчас поздно, никакой транспорт в вашу глухомань не ходит.
- Лучше пешком идти, чем терпеть твои домогательства!
Вадим зло посмотрел в мою сторону, было видно, что я сильно его задела.
- Вот как значит… Ну тогда пока!
Он хлопнул дверью, и машина резко сорвалась с места. Я оказалась одна посреди темной, плохо освещенной улицы.
Я постояла на месте несколько минут, глубоко вдыхая морозный воздух, и, когда моя голова окончательно прояснилась, развернулась и медленно побрела в обратную сторону. Я решила, что в темноте я едва ли смогу добраться до дома, тем более что дороги я не знаю, а спросить не у кого. Поэтому правильнее было бы вернуться в ночной клуб и вызвать оттуда такси.
Сперва мне показалось, что мы недалеко отъехали, и вернуться не составит никакого труда, но я ошибалась. Через полчаса я окончательно поняла, что заблудилась. Мороз крепчал, и я начала зябнуть. Оглядевшись, я поняла, что стою на пустынной дороге где-то в промышленном районе. Вдоль тротуара вился белый бетонный забор, а вдалеке виднелись жилые дома. Помощи было ждать неоткуда.
В этот момент от стены дома с другой стороны улицы отделилась фигура и медленно побрела. Я помахала рукой и крикнула:
- Простите, Вы не подскажете, как мне добраться до центра?
Фигура остановилась, а затем вразвалочку направилась в мою сторону. Приглядевшись, я похолодела от страха: вслед за незнакомцем от стены отделились еще две тени, и теперь уже вся троица шла мне навстречу.
Я развернулась и быстро пошла в обратную сторону. В голове начали хаотично скакать мысли. Кричать? Бессмысленно, вокруг ни одного жилого здания. Убежать? Не смогу, я уже и так порядком замерзла, а теперь ноги как деревянные. Я обернулась и увидела, что расстояние между мной и преследователями сократилось и теперь составляло не больше десятка метров. Я услышала смех и их негромкие переговоры, затем послышалось негромкое «Девушка, а девушка! Куда так торопишься?», и я бросилась бежать.
Меня хватило метров на триста, а затем я, поскользнувшись, рухнула на покрытый ледяной коркой асфальт. В лодыжке правой ноги что-то резко заболело. Это был конец. Я сидела на асфальте, даже не пытаясь подняться, и наблюдала, как мои преследователи, слегка запыхавшись, теперь неспешно подходили ко мне. Я видела на их уродливых лицах ухмылки, они что-то мне говорили, но от страха, овладевшего мною, я ничего не понимала.
В этот момент издали блеснул свет фар, и на пустынной дороге появилась машина. Мое единственное спасение! Я собрала остаток сил, вскочила на ноги, и, невзирая на боль в лодыжке, побежала наперерез машине. Раздался резкий звук тормозов, я зажмурилась, но удара не произошло.
Хлопнула дверца машины, и в свете фар я увидела высокую фигуру и огненно-рыжие волосы. Генрих! Он подбежал ко мне, схватил за плечи и, глядя в глаза, воскликнул:
- Ника, Спящий тебя дери, что ты здесь делаешь?
Тут силы меня покинули, и я заплакала.
- Что случилось? – он посмотрел в сторону парней, и лицо его помрачнело, - Они что-нибудь сделали?
- Нет-нет, - поспешно ответила я и снова залилась слезами.
- Живо в машину, - тихо скомандовал Генрих, и я покорно нырнула на мягкое сиденье.
Оказавшись в безопасности, я теперь уже смело взглянула на своих преследователей. Они стояли на тротуаре, оторопело глядя на машину и моего спасителя. Генрих захлопнул дверь, и машина понеслась прочь.
Мы ехали по пустынной трассе, Генрих молчал и поглядывал на меня, я же протянула руки к печке и грелась, изредка вздрагивая от дрожи, которую так и не могла унять.
- И что же твой дружок, куда подевался?
В тихом голосе были слышны нотки издевки, но я была так ему благодарна, что у меня не было никакого желания язвить в ответ.
- Он уехал… Мы поссорились.
- И что же, он тебя бросил прямо посреди дороги?
- Я сама не захотела ехать. Нам… нам было не по пути.
Генрих промолчал, но когда я украдкой на него взглянула, мне показалось, что он остался доволен услышанным.
Машина неслась в ночи, мы молчали, лишь изредка бросая косые взгляды в сторону друг друга. Я наконец отогрелась и теперь мучительно придумывала, как бы мне поблагодарить Генриха за мое спасение, а заодно попытаться загладить вину за свое дурацкое поведение днем. Время шло, мы все ближе и ближе были к дому, но я никак не могла начать разговор.
Вдруг Генрих резко вывернул руль, и машина остановилась у обочины. Сердце мое подпрыгнуло, но я так и продолжала сидеть, глядя прямо перед собой.
- Этот твой друг, почему вы поссорились?
Я чувствовала, что Генрих смотрит на меня, но не решалась повернуться.
- Это не важно.
- И все-таки?
Повисла тишина.
- Кто такой спящий? – мне хотелось поскорее сменить тему, и я ляпнула первое, что пришло в голову.
- Что-о? – Генрих с удивлением воззрился на меня.
- Ну ты, когда меня нашел, сказал что-то типа «спящий тебя дери».
- А, это, - он запнулся. – Да никто, так просто, к слову пришлось.
- Не хочешь говорить? – я с недоверием разглядывала своего слегка смутившегося спутника, - Ну он хотя бы плохой или хороший?
- Ни плохой, ни хороший, - задумчиво ответил Генрих, - он просто спит.
Наши взгляды в первый раз за весь этот долгий мучительный день встретились. Я смотрела в его глаза, потом на его губы, покраснела и отвела взгляд. Я вдруг подумала о том, что вот прямо сейчас между нами возникло что-то новое, необычное, касавшееся нас обоих. Но когда мы приедем в дом к старухе Кэтрин, каждый пойдет в свою комнату, и эта связь, так внезапно возникшая, оборвется. И я решилась.
- Я не хочу ехать домой, - тихо прошептала я.
- Не хочешь домой? Обратно в Финляндию?
- Нет, я не хочу ехать в дом к леди Кэтрин. Прямо сейчас. Не хочу.
Его глаза долго изучали меня. Мне так хотелось, чтобы он догадался, что я имею в виду. Я пыталась прочитать в его взгляде, о чем он думает, но он оставался непроницаемым.
- Не нагулялась еще?
Генрих смерил меня уничтожающим взглядом, затем усмехнулся, а я вспыхнула от стыда и отвернулась. Маленький огонек надежды погас. Я ничего не могу изменить в его отношении. Оставшийся путь до дома мы провели в полном молчании.
Едва машина Генриха затормозила у входа в особняк, я дернула ручку дверцы, выскочила и тут же грохнулась на снег. От избытка чувств я совсем забыла про больную ногу. Генрих тут же очутился рядом. От его наглой усмешки не осталось и следа.
- Что случилось? Ты поранилась?
- Отстань! – взвизгнула я. Голос не слушался. Я упрямо оттолкнула его руку и попыталась встать, но тут же снова растянулась на льду.
- Сколько же в тебе упрямства, - проворчал Генрих и одним махом подхватил меня на руки. – Вся в старушку Кэтрин.
Я разозлилась, что он сравнивает меня со старухой, попыталась вырваться, но он крепко держал меня и быстрым шагом направился в сторону дома.
Мы вошли через боковой вход, немало удивив ночных уборщиц. Генрих деловито спросил меня о том, где находится моя спальня, и уже через пару минут он аккуратно опустил меня на кровать и помог снять куртку.
- Что будем делать? – нога саднила, и я беспомощно смотрела на Генриха. И вдруг, почти невольно, подумала о том, что если бы не боль, то ночной променад по дому в объятиях рыжеволосого красавца мне показался бы невероятно романтичным.
- Если ты не возражаешь, я осмотрю ногу, - Его глаза пытливо уставились на меня.
Я вдруг поняла, что ужасно устала за этот долгий день, который все не кончался и не кончался. И еще мне надоело спорить с Генрихом. Я хотела совсем другого, но сама уже настолько все запутала, что не осталось никакой надежды на наше примирение.
Я молча кивнула. Генрих осторожно снял с меня сапоги, закатал на больной ноге штанину и стянул носок. Мне вдруг стало неловко, я резко села на кровати и притянула к себе колени.
- Не бойся, я не сделаю тебе больно, - его голос звучал глухо. Генрих подсел на кровать так близко, что я чувствовала его дыхание. Он бережно положил руки на мою стопу и начал аккуратно ее ощупывать. Было больно, я морщилась, но терпела.
Наконец он закончил.
- Повезло, перелома нет, - заключил он, и его руки оставили больную ступню, - Всего лишь вывих. Придется немного потерпеть, еще какое-то время поболит.
Я, не отрываясь, смотрела на него и молчала. Он продолжал сидеть рядом, и у меня внутри все дрожало от мысли, что он сейчас встанет и просто уйдет.
- Тебе нужна будет помощь?
- Помощь? – я удивленно вскинула брови.
- Да. Тебе помочь раздеться?
От изумления у меня открылся рот и расширились глаза. Он тихо рассмеялся.
- Я имею в виду, послать к тебе кого-нибудь из прислуги?
- А-а-а, - не то разочарованно, не то сконфуженно протянула я, - Нет, спасибо. Сама разберусь.
- Тогда спокойной ночи?
- Спокойной ночи… Генрих. Спасибо тебе.
Он уже встал с моей постели, но услышав свое имя, обернулся.
- Ты никогда прежде не обращалась ко мне по имени.
- Тебе неприятно? – я затаила дыхание.
- Нет. Наоборот, - легкая улыбка скользнула по его лицу, и это придало мне уверенности.
- Генрих… Как ты меня нашел?
- О чем ты? – вопрос прозвучал буднично, но я уловила нотки напряжения.
- Ты ведь не просто так оказался на той дороге, да? Ты следил за мной?
- Вздор, - последовал резкий ответ.
- Мне кажется, что я видела тебя в том ночном клубе. Ты был там?
И, прежде чем он успел открыть рот, я прочитала все на его лице.
- Конечно нет, - медленно произнес он, - я ездил в город по делам, а на обратном пути ты выскочила на дорогу прямо мне под колеса.
Интересно, подумала я, когда Генрих тихо вышел из моей комнаты, мы когда-нибудь начнем говорить друг другу правду?
Всю ночь мне снился Генрих. Я ходила по особняку старухи Кэтрин и искала его. Я открывала комнату за комнатой, но его нигде не было. В какой-то момент, очутившись в очередной пустой комнате, я выглянула в окно и наконец-то увидела его. Генрих садился в машину. Я начала кричать и бешено жестикулировать, но он меня не видел. Машина развернулась и, промчавшись мимо моего окна, унеслась прочь. В отчаянии я выкрикнула его имя и проснулась. На дворе стоял новый день. Рождество.
Около десяти утра ко мне зашел доктор. Оказывается, Генрих предупредил о моей травме, и мне вызвали врача. За ночь никаких ухудшений с ногой не произошло, поэтому доктор ограничился лишь фиксирующей повязкой, после чего я встала.
В гостиной царило необычайное оживление. В толпе знакомых и незнакомых родственников я отыскала Генриха. Он стоял рядом с сестрой, но, увидев меня, подошел ко мне и весело поздоровался.
- Как нога?
- Мне значительно лучше. Спасибо, что вызвал врача.
- Не за что. Мы собираемся идти на улицу, ребятишки хотят устроить снежную битву. Пойдешь с нами?
Через плечо Генриха я взглянула на его сестру. Аннета смотрела в нашу сторону, и ее взгляд выражал полное неодобрение. Меня почему-то это развеселило, и я, не задумываясь ни секунды, согласилась.
Два часа спустя, обессилевшие и насквозь промокшие, мы ввалились домой. Генрих поддерживал меня, а я ковыляла, пытаясь не ступать на больную ногу. Это было обманом, на самом деле нога не болела совершенно, но ощущать крепкое мужское плечо Генриха – нет, я решительно не могла себе в этом отказать. Я смотрела на его раскрасневшееся лицо и растрепавшиеся золотисто-рыжие волосы и думала о том, что если когда-нибудь меня спросят, знаю ли я, когда любовь пришла в мое сердце, я вспомню именно этот день.
На восемь вечера был намечен праздничный ужин. Около шести я ушла к себе в спальню, чтобы переодеться. Перетряхнув основательно свой скудный гардероб, я пришла к выводу, что идти мне на ужин не в чем. В моем рюкзаке, кроме запасной пары брюк и пары свитеров, не было никакой другой одежды. Еще пару недель назад я абсолютно не расстроилась бы и надела свой любимый свитер с оленями. Но теперь все было иначе. Теперь был Генрих, и я хотела выглядеть ничуть не хуже его сестры Аннеты.
После некоторых колебаний я позвонила и попросила Марту зайти ко мне. Заикаясь и мямля, я изложила ей свою просьбу. Я спросила, нет ли в запасах леди Кэтрин подходящего платья для меня. Увидев удивление на лице старой служанки, я поспешила объяснить, что на меня произвел глубокое впечатление разговор с пожилой леди, и я хотела бы выглядеть на празднике подобающе.
Марта одобряюще кивнула, и через час передо мной лежало восхитительное коралловое платье, расшитое жемчугом. Оно наверняка тоже принадлежало Магдале, подумала я, но в этот раз меня это нисколько не смутило. Марта помогла мне переодеться, а затем она принялась колдовать с моей прической. Пока она накручивала мне локоны, мы разговорились о разных пустяках, и лишь когда часы пробили десять вечера, я вдруг поняла, что сильно опаздываю.
В пять минут одиннадцатого я влетела в гостиную. Несколько мужчин и женщин еще сидели за столом, но среди них не было Генриха. В углу я заметила Аннету и нехотя двинулась в ее сторону.
- Привет!
- Здравствуй, - вежливо, но холодно ответила рыжеволосая красавица.
- А где Генрих? – я хотела завуалировать свой интерес к ее брату, но слова невольно сорвались с губ.
Аннета смерила меня долгим надменным взглядом, затем улыбнулась и с легкой издевкой в голосе ответила:
- Он уже ушел к себе.
Внутри меня все упало. Я автоматически улыбнулась ей в ответ и отошла. Все было кончено. Весь этот маскарад был ни к чему. Мне вдруг стало до слез обидно. Ну почему, почему я такая дурочка? Неужели нельзя было все делать быстрее?! Я готова была разрыдаться.
Кто-то придвинул стул, и я села. Есть совершенно не хотелось, я выпила бокал шампанского, подумала, и придвинула бутылку ближе. Какое-то время я все еще надеялась, что произойдет чудо, и Генрих вернется, поэтому старалась держать себя в руках, но когда через час и Аннета покинула гостиную, я поняла, что дальше ждать просто бессмысленно.
В комнату возвращаться совершенно не хотелось из-за боязни, что как только за мной закроется дверь, я брошусь на кровать и буду рыдать всю ночь. Оставаться в гостиной было невыносимо, поэтому я поднялась и медленно побрела в сторону библиотеки.
Я вошла в полумрак большой комнаты, в темноте дошла до стола и включила настольную лампу. В ее неярком свете я стала бродить между стеллажами, а потом плюхнулась в кресло рядом с зеркальным трюмо, откинула голову и закрыла глаза. В голове шумело не то от шампанского, не то от невысказанных слов разочарования.
Ника.
Я открыла глаза, повернулась в сторону зеркала и увидела его. Генрих. А в руках – подарок. Для меня. Какая прекрасная фантазия, такая прекрасная, что я почти поверила в то, что увидела. Я улыбнулась и поманила отражение к себе рукой. Прекрасное видение пропало, но через секунду я почувствовала чью-то теплую руку на своем плече.
Ника. Ника. Ника.
Я вскочила и резко обернулась. И оказалась в его объятиях.
- Ника, - он снова тихо произнес мое имя.
- Что? – едва дыша и не веря происходящему, я смотрела в его глаза.
- Сегодня Рождество, принято дарить подарки, - он улыбнулся и протянул мне сверток. – Это тебе.
- Ох, - только и смогла вымолвить я. – Тебя поэтому не было в гостиной? Аннета сказала, что ты ушел.
- Взглянешь?
Я кивнула и стала судорожно разворачивать подарок непослушными пальцами. Внутри свертка оказалась коробочка. С замиранием сердца я открыла ее. Брошка в виде дракона. Маленькая, изящная вещица, очень в духе Генриха.
Я улыбнулась, потом вдруг вспомнила, что у меня нет никакого ответного подарка для Генриха.
- Генрих, мне ужасно неловко, но у меня нет для тебя подарка.
- Ошибаешься, - быстро ответил он и привлек меня к себе. – Скажи, я тебе действительно так неприятен?
Я вспыхнула. Как бы мне хотелось вычеркнуть из памяти вчерашний день! Я прижалась к Генриху и обвила руками его шею.
- Не говори так, - с мольбой в голосе прошептала я тихо, - ты ведь знаешь.
Генрих улыбнулся, его губы приблизились к моим губам. Нервы натянулись до предела, я закрыла глаза, но поцелуя не произошло. Я взглянула на Генриха: по его губам блуждала улыбка, но глаза потемнели, став почти черными.
- Скажи мне. Я хочу услышать от тебя.
От волнения я не могла произнести ни слова. Сказать ему? Сказать о том, что меня гложет и сводит с ума последние дни? Сказать то, от чего я бежала, наделав кучу глупостей по дороге?
- Я без памяти люблю тебя.
Одним движением он поднял меня на руки, я приникла к нему, и его губы, горячие и сухие, начали быстро покрывать мое лицо поцелуями.
Я не помню всех подробностей той ночи. Мне было так хорошо с ним, что я потеряла счет времени. Мы много говорили, но еще больше целовались. Утро мы встретили, сидя обнявшись в кресле. Генрих что-то нашептывал мне на ушко, я же, утомленная и счастливая, лежала на его плече и гладила его щеку. Иногда он прерывался, и мы жадно припадали друг к другу губами. Поцелуи становились все длиннее и желаннее, и я с замиранием сердца ждала, будет ли какое-нибудь продолжение. Я не знала, один ли Генрих живет в своей комнате или он делит ее с сестрой, а к себе его пригласить я постеснялась. Мне не хотелось, чтобы он подумал обо мне нехорошо.
Когда часы в глубине дома пробили семь утра, Генрих поднялся, взял меня за руку и повел по коридорам. Мы остановились у моей двери, он снова поцеловал меня, долго и страстно, а потом отпустил.
- Спокойной ночи, милая. Постарайся хотя бы немного поспать.
- А ты?
- Я буду у себя. Днем мне придется уехать, есть кое-какие дела, а вечером мы что-нибудь придумаем. Хорошо?
Я кивнула, крепко обняла его и ушла в свою комнату.
Когда я открыла глаза, было уже три часа дня. Я вскочила с кровати и глянула в окно в сторону стоянки – машины Генриха не было, значит, он пока не вернулся, и у меня было время немного подумать о том, что между нами происходило. Я прокручивала и прокручивала каждую нашу встречу и каждый разговор, спрашивая себя, когда в моем сердце родилась любовь. И вспоминала самый первый день нашего знакомства, когда я так неловко растянулась на крыльце леди Кэтрин, а он подхватил меня и отпустил лишь тогда, когда я назвала свое имя. Видимо, в их семье тоже есть предрассудки относительно нас, хотя я и не могла представить, чем мы могли им досаждать.
День тянулся невыносимо медленно, я гипнотизировала взглядом минутную стрелку и постоянно бегала к окну, чтобы проверить, вернулся ли Генрих. Наконец, около семи вечера на стоянке появилась его машина, и я с трепетом в сердце стала ждать нашей встречи.
Мне ужасно хотелось, чтобы Генрих сам зашел ко мне, и я смогла бы сразу поцеловать его без свидетелей. Но ожидание показалось мне таким утомительным, что уже через десять минут я выскочила из своей комнаты и побежала в сторону гостиной. Там его не было, и я попросила одну из горничных указать мнеего спальню.
Оказалось, что комната Генриха находилась практически над моей спальней. Я тихо прошла по темному коридору, нашла нужную дверь и почти уже решилась постучать, как услышала приглушенные голоса. Это были Генрих и Аннета, они о чем-то спорили. Невольно прислушавшись, я покраснела до корней волос: речь шла обо мне.
- Зачем ты с ней связался? – Аннета была крайне раздражена и не скрывала этого, - Ничего хорошего от этой семейки ждать не приходится.
- Аннета, я больше не хочу это обсуждать, - голос Генриха звучал тихо, но твердо.
- О, ради Спящего, ты сошел с ума! – Я буквально видела, как Аннета картинно закатила глаза. – Ты решил поставить крест на своей карьере? У тебя блестящее будущее, но какая-то малолетняя девчонка может все перечеркнуть одним лишь взмахом ресниц? Я не узнаю тебя, Генрих.
Генрих молчал, а я с замиранием сердца ждала, что же он ей на это возразит.
- Хорошо, допустим, ты действительно так сильно ее любишь, - примирительным тоном продолжила сестра, - Но ты уверен в своих чувствах? Вы знакомы несколько дней, а ты уже строишь планы на вашу жизнь!
- Да, люблю. Да, хочу строить планы. А то, что мы всего несколько дней знакомы, - Генрих немного помолчал, - так разве существуют какие-то правила, какой-то срок, который может определить степень глубины и продолжительности чувств? Одному не хватает всей жизни, чтобы разобраться, а другому нужен лишь один взгляд.
- Это не твой случай, Генрих. Ты рассуждаешь, как чел. Но я поддержу тебя перед семьей, если ты честно ответишь мне на один вопрос.
- Какой, сестра?
- Ты правда так сильно ее полюбил?
- Да, Аннета.
- И ты готов поклясться, что будешь любить эту девчонку всегда? До последнего вздоха Спящего?
В комнате воцарилось молчание, а я стояла и дрожала под дверью. Я так и не узнала, кто такой спящий, но смысл фразы мне был понятен.
- Да.
- А она? Будет ли она любить тебя также или через неделю забудет? – в голосе Аннеты появилось ехидство.
- Я не знаю.
- Не знаешь? Ты всю свою жизнь готов перекроить ради той, в которой ты не уверен?
- Аннета, не передергивай, - в голосе Генриха появилось раздражение.
- Хорошо, не буду, - примирительным тоном ответила сестра. –Я просто не хочу, чтобы ты страдал. Эта девчонка ничего о нас не знает, она живет в другом мире и по другим законам. Ты уверен, что она будет готова ради тебя принять наши правила, обычаи? Ты готов нарушить режим секретности для нее?
В комнате снова наступила тишина. Затем я услышала звуки шагов Генриха. Он медленно ходил по комнате, обдумывая вопрос сестры.
- Я не могу не признать, что в некотором смысле ты права. Прежде чем решиться на что-то серьезное, я должен быть уверен в ее чувствах ко мне.
- И как ты это проверишь, Генрих?
- Проверю, - он так решительно это сказал, что я поняла, что разговор окончен, и Генрих сейчас выйдет из комнаты. Пулей вылетев из темного коридора, я побежала в сторону гостиной.
Когда Генрих появился в гостиной, я уже успела отдышаться и обдумать услышанное. Он любит меня! Это самое важное, все остальное – мелочи. Хочет меня проверить? Пускай! Я на все готова, лишь бы доказать ему, как сильно люблю его.
Генрих не подал и виду, что у него только что состоялся такой серьезный разговор с сестрой, улыбнулся мне, как ни в чем не бывало, и сообщил, что заказал столик на двоих в одном из самых модных ресторанов Москвы.
Когда мы сели в машину, он нежно привлек меня к себе. Поцелуй был долгим и очень многообещающим, и я невольно вспомнила о том, как целый час прибиралась в своей комнате с тайной надеждой, что эту ночь мы проведем вместе. Внутри меня все дрожало от нетерпения, казалось, что и Генрих подумал о том же. Он еще раз нежно поцеловал меня, и мы поехали в ресторан.
Первые пару часов я вела себя немного скованно, памятуя о разговоре Генриха с Аннетой. Впрочем, Генрих задавал не больше вопросов, чем любой другой мужчина на свидании. Он вскользь уточнил о моих родителях и планах на учебу.
Наконец он спросил меня, нравится ли мне Москва. Сердце мое екнуло. Вот она, проверка! Я улыбнулась и ответила, что всю жизнь прожила в Хельсинки, а в Москве была наездами, поэтому не успела хорошенько присмотреться к городу.
- Но, может быть, ты восполнишь этот мой пробел? – я хитро улыбнулась.
- Тебе определенно понравится здесь, - Генрих поднял руку, позвал официанта и снова повернулся ко мне. - Поехали, я покажу тебе город.
Он расплатился, мы снова сели в машину и пустились в путешествие по ночной Москве. Я удивилась, как много Генрих знал о городе, который еще недавно был для меня чужим. Но теперь каждый его уголок наполнялся особенным очарованием. Теперь все-все здесь навсегда будет неразрывно связано для меня с Генрихом. От избытка чувств я иногда прислонялась к его плечу, и он наклонялся в мою сторону и нежно целовал в лоб.
Было около восьми утра, когда мы выехали из центра и помчались в сторону дома. Спать не хотелось совершенно. Я с интересом разглядывала проплывавший мимо пейзаж.
- Ой, Генрих, а мы разве не домой едем? – я удивилась, когда он свернул направо в другом месте.
- Пока нет. Я хочу показать тебе кое-что. Уверен, что тебе понравится, - он улыбнулся и привлек меня к себе.
Мне стало ужасно интересно, что же он хочет показать, и я стала всматриваться в дорогу. Вдали показались новостройки. Через несколько минут мы медленно въехали на строительную площадку, и Генрих остановил машину у самого высокого здания.
Я вышла из машины и осмотрелась. Расположенные друг за другом, в серой дымке зимнего утра виднелись строящиеся корпуса. Тот, у которого мы остановились, имел в высоту этажей тридцать. Я разглядывала серый бетон и пустые глазницы окон без стекол. Впечатление немного жутковатое, без облицовки дом и на дом-то не похож.
Генрих взял меня за руку и повел к зданию.
- Здесь разве нет охраны? – я тихо спросила его и начала оглядываться.
- Конечно есть, - бодро ответил мне Генрих. – Не волнуйся, нас никто не заметит.
Мы прошли мимо бытовок, в которых ночевали строители, и ступили в темноту подъезда. Генрих достал из кармана фонарик, и мы стали подниматься по бетонной лестнице без перил. Мы медленно преодолевали ступеньку за ступенькой, периодически останавливаясь на лестничных пролетах, чтобы поцеловаться.
Когда наконец-то мы поднялись на последний этаж и отдышались, Генрих взял меня за руку и подвел к одному из зиявших в стене проемов. Мы вышли на балкон, и холодный ветер дунул мне прямо в лицо. Я осмотрелась и ахнула. С этого места город был виден как на ладони. В прозрачном морозном воздухе мигали дальние огни иллюминаций и машин, людей конечно видно не было, но от ощущения жизни, переполнявшей Москву, захватывало дух.
Я зачарованно смотрела на открывшийся вид. Генрих обнимал меня, и я вдруг поняла, что никогда еще не была так счастлива. Мы стояли, прижавшись друг к другу, пронизывающий ветер пробирал до костей, но мне не хотелось уходить, так прекрасно было это мгновение.
Вдруг Генрих насторожился и повернулся в сторону лестницы.
- Что случилось?
- Ника, ты не слышала? Мне показалось, что кто-то поднимается.
- Нет, - я пожала плечами.
- Подожди здесь, я проверю, - он поцеловал меня в лоб и ушел вглубь здания.
Я закрыла глаза и вдохнула полной грудью морозный воздух. Находясь рядом с Генрихом, я не боялась никого и ничего, поэтому меня нисколько не встревожило, что на лестнице мог кто-то быть. В конце концов, если нас поймают, мы просто уйдем и все.
Я снова посмотрела на город и, решив сделать на память фотографию, вытащила из кармана мобильный. Кое-как справившись заледеневшими пальцами с кнопками, я стала выбирать ракурс.
Где-то вдалеке слева от высокого здания отделилась темная тень и взмыла в воздух. Птица. Я прищурилась, чтобы разглядеть ее. Темная тень беззвучно двигалась, совершая странные движения крыльями, то падая, то вновь резко поднимаясь. Казалось, что птица была ранена и поэтому никак не могла набрать высоту. Я словно зачарованная следила за ее полетом, и вдруг почувствовала, как внутри меня шевельнулось что-то скользкое и неприятное. Мне в голову пришла простая и одновременно ужасная мысль: я не могла с такого расстояния кого-либо увидеть, должно быть, птица была огромная, даже гигантская! Вот она спустилась к высоким этажам здания, неловко огибая его, и луч прожектора скользнул по ее красноватой чешуйчатой шкуре. Длинный острый хвост едва не задел прожектор, «птица» дернулась в сторону, и я ахнула.
- Генрих! Генрих, скорее иди сюда! – я в ужасе закричала, не в силах отвести взгляд от чудовищного животного.
«Птица», будто услышав меня, взмахнула сильнее крыльями и исчезла в тени здания. Я еще подождала несколько секунд, прежде чем отвести взгляд, но она больше не появлялась.
- Ника, что случилось? – сзади раздался голос Генриха.
Я обернулась. Он стоял передо мной, такой прекрасный и сильный, встревоженно вглядываясь в мое лицо. Не говоря ни слова, я бросилась в его объятия.
- Ну что ты, милая, - он обнял меня и прижал к себе. – Пойдем? Я проверил, там никого нет, мне просто показалось.
Я обернулась и в последний раз посмотрела на город и на то здание, за которым скрылось чудовище, а затем негнущимися ногами последовала за любимым.
Мы благополучно добрались до машины. Генрих тут же включил печку на полную мощность, и я протянула поближе озябшие руки.
- Замерзла? – Генрих улыбнулся и обнял меня.
- Угу, - ответила я, стуча зубами, и прижалась к нему сильнее.
- Так ты мне скажешь, что случилось там, наверху? – я услышала в его голосе волнение, и волна нежности разлилась по телу.
Он взял в свои ладони мое лицо, приблизил к своему и страстно поцеловал. Затем отстранил меня немного, чтобы лучше видеть.
- Скажешь? – Его глаза внимательно изучали меня. – Что тебя напугало?
Я смотрела в его глаза и молчала. Сказать ему, что я видела гигантскую птицу, покрытую чешуей и длинным хвостом? В лучшем случае, он рассмеется. В худшем - решит, что у меня галлюцинации, либо я просто вру.
- Ника?
- Нет, ничего. – Я опустила глаза. – Мне просто показалось, что тебя долго не было, вот я и испугалась, что с тобой что-то случилось.
- И это все? – Он продолжал буравить меня глазами.
- Все, - я постаралась придать своему лицу беспечный вид и изобразила на лице невинную улыбку. – Поехали домой?
Генрих не ответил. Он долго смотрел на меня, изучая каждую черточку моего лица. Затем он тяжело вздохнул и взялся за руль.
До дома мы добрались достаточно быстро. Я непрестанно думала о том, что произойдет сейчас, когда мы приедем. Мысленно я рисовала себе картину, как мы пойдем в мою комнату, как его сильные руки медленно разденут меня, как упадет тяжелая массивная цепь, висевшая на его шее, на пол вместе с одеждой. У меня перехватило дыхание, сердце учащенно забилось, и я не сразу заметила, что настроение Генриха изменилось. Он ехал в полном молчании, сосредоточенно глядя на дорогу.
Мы оставили машину на стоянке, он взял меня за руку, и мы медленно пошли в сторону дома. В темном коридоре не было ни души. Я слышала только стук собственного сердца и шелест мягкого ковра под ногами. Вот моя комната. Я открыла дверь и потянула за руку Генриха, но он остановился на пороге. Я обернулась и растерянно взглянула в его глаза. Он по-прежнему с нежностью смотрел на меня, но я уловила и новые черты в его взгляде.
- Генрих?
- Спокойной ночи, Ника, - он выпустил мою руку, и это движение так сильно мне напомнило тот самый первый день, когда мы столкнулись с ним у входной двери и ту, отчужденность, с которой он тогда смотрел на меня. Я испугалась.
- Генрих, - я с мольбой в голосе обратилась к нему, - я хочу, чтобы ты остался.
- Нет, - ответил он мягко, но я сразу поняла, что переубедить его не удастся.
- Пожалуйста-пожалуйста, - понимая всю тщетность своей просьбы, тем не менее, я крепко обняла его и стала покрывать поцелуями его лицо.
- Не сегодня, - он отстранил меня, с нежностью посмотрел.
Комок подкатил к горлу. Разочарование было таким сильным, что я не могла скрыть эмоций. Генрих заметил на моем лице отчаяние, снова привлек к себе и долго и страстно поцеловал.
- Увидимся вечером, - сказал он на прощание и исчез в темноте коридора.
Я еле справилась с подступившими слезами. Вечером мы увидимся снова, и все снова будет хорошо. Мы ведь не ссорились, так почему же у меня такое ужасное чувство?
Раздевшись, я легла в постель, но еще долго не могла заснуть. Около двенадцати дня меня разбудил стук в дверь. Спросонья я решила, что это Генрих, вскочила и бросилась открывать. На пороге стояла горничная.
- Марта?
- Извините, что разбудила вас.
- Что случилось?
- Леди Кэтрин умерла сегодня ночью – тихо сказала Марта, и из ее глаз покатились слезы.
Новость меня ошарашила. В первый момент я не знаю что сказать. Генрих уже знает? Может быть, он тоже еще не выходил своей комнаты и не знал о смерти тетки.
- Вы уже всем сообщили?
- Ну конечно! Все в доме, кроме вас, знают. Ночная служащая мне сказала, что вы поздно вернулись, поэтому я не стала вас тревожить раньше.
Я покраснела.
- Спасибо, Марта. Я сейчас оденусь и приду в гостиную.
Горничная кивнула, вытерла концом передника слезы и удалилась.
Первой мыслью было позвонить матери. Я набрала наш домашний номер и, услышав голос папы, начала быстро тараторить, но он меня остановил.
- Ника, не волнуйся, мы уже знаем.
- Знаете? – я удивилась.
- Да. Тебя не смогли найти в комнате, поэтому кто-то из слуг еще утром позвонил и сообщил о смерти старушки. Ника, жди маму, думаю, что она прибудет уже часа через два.
- Спасибо, папа, - сказала я и повесила трубку.
Пока я принимала душ и одевалась, все мои мысли были заняты Генрихом. Как он воспринял новость, но, главное, что волновало меня больше всего, как это отразится на наших планах. Мне было стыдно признаваться себе в том, что смерть леди Кэтрин волновала меня только в связи с моим желанием провести с Генрихом этот вечер вдвоем. Я почти сердилась на бедную старушку за то, что она не могла немного потерпеть и умереть в какой-нибудь другой день.
Пока эти невеселые мысли одолевали меня, дверь неожиданно распахнулась. На пороге стояла мама.
- Ой, мамочка, - я бросилась обнимать ее. Как все-таки приятно видеть родного человека в тяжелой ситуации.
- Ника, - мама посмотрела на меня с укором. – Я тебя для чего сюда присылала? Чтобы ты мне сразу отзвонилась! А в итоге я чуть не опоздала.
- Мамочка, прости! Я поздно узнала и сразу же бросилась тебе звонить.
- Ты видела, сколько чудаков в доме? Ненавижу этих рыжих. Но ничего, у меня есть отличный адвокат.
Я оторопело смотрела на мать. Мне вдруг пришла в голову мысль, что говорить ей о том, что я встречаюсь с Генрихом, не просто нельзя, но и опасно.
Мама тем временем раскладывала свои вещи на полках в шкафу, и внезапно меня пронзило током.
- Мама, а ты разве будешь жить здесь, в моей комнате?
- Конечно! Она мне вполне подойдет.
- Но я…
- А ты поскорее собирай свой рюкзак, твой поезд отходит через четыре часа.
Я в ужасе уставилась на мать. Только не это! Мне нужно срочно найти Генриха. Ничего не говоря, я бросилась из комнаты и побежала вверх по лестнице. Вбежав на третий этаж, я остановилась, чтобы перевести дыхание, а затем медленно пошла по коридору. Проходя мимо двери, ведущей в спальню леди Кэтрин, я остановилась. Вместо тишины больничного покоя там царило непривычное оживление. Несколько голосов одновременно что-то выкрикивало, стояла страшная неразбериха, слышались детский плач и истерические женские возгласы. Делили наследство леди Кэтрин.
Да, слетелось воронье, подумала я, вспомнив слова старухи. Все так и есть. Меня почему-то это сильно задело, а еще я вдруг поняла, что мне совершенно безразлично, кто выйдет из этой битвы победителем. Мама конечно расстроится, если ей не достанется положенной, по ее мнению, доли. Но мне это сейчас не интересно. Я должна поговорить с Генрихом.
Я подошла к заветной комнате и тихонько постучала. За дверью раздался шорох, и на пороге появилась Аннета.
- Чего тебе? – недружелюбно приветствовала она меня.
- Здравствуй, Аннета, - я постаралась изобразить улыбку на своем лице, - а позови, пожалуйста, Генриха.
- Его нет, он уехал.
- Но он знает, что леди Кэтрин умерла?
- Конечно. Он был первым, кому сообщили.
- А когда он вернется, не подскажешь? – я умоляюще посмотрела на нее.
- Он не вернется. Генрих собрал свои вещи и уехал. Насовсем, - холодно ответила Аннета и закрыла дверь.
Я так и осталась стоять у двери. Меня колотила крупная дрожь. Как же так? Почему Генрих уехал, почему не предупредил меня? И противное чувство ужасной ошибки, которую я совершила, терзало мое сердце. Произошло что-то непоправимое в наших отношениях, но я никак не могла понять, где была допущена роковая оплошность и кто в ней виноват.
Оставшиеся пару часов я бесцельно ходила по дому, все еще надеясь, что Аннета солгала мне, и Генрих вот-вот приедет. Но наступил вечер, а Генрих так и не появился.
Я стояла у входа в особняк леди Кэтрин, и метель хлестала меня по щекам. За плечами был рюкзак, в руках – билет на поезд, выданный матерью. Я схватилась последний раз за ручку двери и подержала ее какое-то время. Чуда не произошло: дверь не отворилась, и из-за нее не вышел стремительно Генрих с сестрой. Никто не сбил меня с ног, и некому было подать мне руку. Прекрасная история любви закончилась также внезапно, как и началась.

***

С тех пор минуло два года. Я все еще живу в Хельсинки, учусь на медицинском. Мама приехала домой три дня спустя после моего возвращения, отвоевав свою часть наследства, посему в нашем доме воцарились достаток и благополучие.
Я же привезла с собой огромную рану в сердце, которая зияла и не давала мне жить. Несколько недель я ходила совершенно потерянная, и только моя подушка знает, сколько невысказанных слов любви и горечи копилось во мне.
Первое время мне казалось, что это Аннета придумала какой-то трюк, обведя меня вокруг пальца, и что Генрих не собирался меня бросать. Меня мучили кошмары по ночам. Я видела огромный сияющий город и страшная черная тень парила над ним. Словно предвестник несчастий, дракон с красноватым металлическим отливом шкуры врывался в мой сон и доводил меня до исступления. Я просыпалась с мокрыми от слез глазами.
Измучившись отсутствием каких-либо известий о Генрихе, я позвонила в особняк и попросила его координаты. Мне дали его домашний адрес. Надежда снова зажглась во мне, и я стала писать письма. Я писала ему каждый день на протяжении почти двух лет. Сначала это были письма, полные любви, затем к любви примешалось отчаяние и боль. Я рассказывала ему, как мне плохо без него, как тяжело находиться в разлуке и не видеть его прекрасных карих глаз. Но это ни к чему не привело, ответом мне всегда было молчание, пока однажды на почту не пришла посылка на мое имя. Обратного адреса не было, но я сразу поняла, кто был отправителем. Я бережно, словно драгоценность, привезла посылку домой и, запершись в комнате, раскрыла ее. Моим глазам предстала толстая пачка писем. Моих писем Генриху. Все они были аккуратно разложены по датам. Ни одно из них не было вскрыто.

@темы: Гет, Чуды, Конкурс/челлендж/фикатон, Челы, Рассказ

Comments

[Araventra]

Спасибо! Красивая и грустная история.

[sonya_karter]

красивая история, пусть и с флаффом) Жаль, что с грусным окончанием.
Промелькнула мысль, что догадываюсь кто автор, но посмотрим))

[Magreta33]

Флафф - наше все)))))
И да, люблю истории с грустным концом))))

[sonya_karter]

Magreta33, таки угадала автора)) Интуиция, что-ли)) Или по почерку.

Изучив шапку, я подумала, что в итоге Генрих умрет. Хотя, довольно таки развернутый вопрос почему возвратили нераспечатаные письма. Генриха это дело, или ему их не показывали, или он таки героически погиб... А у вас какая версия?))

[Magreta33]

sonya_karter, по условию заявки, все главгеры должны остаться в живых)))
Моя версия, что это Генрих вернул письма))))

[Araventra]

Magreta33, и правильно. Нечего всех убивать!
Верно, я тоже сразу подумала, что это Генрих письма вернул.